Жизнь графа Дмитрия Милютина - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Петелин cтр.№ 90

Катков в «Русском вестнике» резко критически отозвался на статью «Роковой вопрос» – вы, точно бандиты, печатаете статью без подписи, наносите «удары с маской на лице». Владеть Польшей, писал Катков, не в радость русскому человеку, а злая необходимость, «уступить польскому патриотизму в его претензиях – значит подписать смертный приговор русскому народу», «вожди-якобинцы», призывающие объединить Польшу «от моря и до моря», великую Польшу, совершенно непонятны польскому крестьянину, тем более непонятен польский агрессивный национализм, «демократический террор», с которым поляки обрушивались на русских чиновников. Катков стал выразителем русского патриотического направления, считал себя признанным и глубоким знатоком российской политики, вхож был и к императору, и к министрам, особенно к министру Валуеву.

Князь Мещерский в своих воспоминаниях писал, что он несколько удивился такому быстрому превращению Каткова: он был «гегелианец как мыслитель, английский парламентарий как политик». «Но в 1863 году, когда мне пришлось с ним познакомиться лично, я увидел перед собою с умным и выразительным лицом человека, всецело охваченного, даже горевшего русскими мыслями и чувствами до такой степени, что все остальное, очень видимо, для него перестало существовать… В нем говорила ревность именно новообращенного, и оттого, мне кажется, получили такую обаятельную и могучую силу его слова публициста в передовых статьях «Московских ведомостей». Когда Катков говорил или писал о политической злобе дня, а польский вопрос, «роковой вопрос», был злободневнейший, то слушатели или читатели ничуть не сомневались в том, «что эти вопросы русской чести, русского достоинства и русского быть или не быть – заполонили всю душу Каткова… Помню, что в 1863 году Катков на меня произвел сильное впечатление своею огненною и негодующей речью». Князь Мещерский в эти дни побывал и у митрополита Филарета, выдающегося деятеля того времени, и здесь он тоже оставил любопытное свидетельство: «В разговоре митрополит похвалил Каткова и высказал опасение, как бы его слишком русские статьи не навлекли на него гнев русских космополитов. Вспомнил впоследствии, когда Валуев начал свой поход против Каткова, как прав был в своих предвидениях Филарет… Польский мятеж он приписывал, как многие тогда, отсутствию твердой правительственной программы вообще, а это отсутствие программы приписывал действию в Петербурге разнородных политических и партийных влияний».

Вскоре выяснилось, что автором статьи «Роковой вопрос» оказался Николай Николаевич Страхов, друг Федора Достоевского, он только что приехал из-за границы, а вся заграничная пресса просто пылала ненавистью к России за то, что Россия не давала полной независимости Польше, давила ее, уничтожала, дескать, самые светлые головы вождей Польского восстания. Поддавшись этим настроениям, Страхов и написал свой «Роковой вопрос». И в разговорах с Федором Достоевским они не раз обсуждали вопрос о Польше, особенно тогда, когда возник мятеж: вопрос этот можно решить не в государственном споре, а в духовном, и кто здесь победит – Запад или Восток…

Главная беда обнаружилась отчетливо и ясно: в российском правительстве существует космополитическое направление, а не только патриотическое. Николай Страхов, когда узнал, что из-за его статьи закрыли журнал, что Федор Достоевский оказался как бы не у дел, а Михаилу Михайловичу грозит разорение, заметался, то поехал к Каткову в Москву, добился свидания с Валуевым, но все его хлопоты оказались напрасными: так повелел император Александр Второй…

В это время Александр Васильевич Никитенко, академик и цензор, размышляет о сложившейся ситуации: «Зачем запрещать журнал «Время», когда только что опять разрешили выходить «Современнику» и «Русскому слову»? Это огромная ошибка Валуева, теперь наши враги будут говорить, что правительство употребляет насильственные средства, чтобы замолчать истину… Кто-то сказал Валуеву, что «Время» издается в нехорошем направлении, министр не спросил никого, кто наблюдает за периодической литературой, а спросил бы, мы бы ответили… А тут еще появилась эта статья «Роковой вопрос». Какое печальное зрелище представляет собой Михаил Михайлович Достоевский, несчастный человек, почти в пух разорен. Он признает свою вину, но закрыть журнал – это чересчур строго, ведь вот же возобновлены «Современник» и «Русское слово», а в этих журналах чуть ли не к революции призывают. «Время» никогда не допускало подобного бесчинства, этот журнал был более либерально-консервативным. Вряд ли я утешил Михаила Михайловича тем, что запрещение и их журнала будет временное, он вновь откроется, а ваши дела поправятся…»

Вошел слуга и доложил, что к нему пришел Николай Николаевич Страхов.

Тихо, словно незаметно вошел Страхов, Александр Васильевич вышел из-за стола и тепло приветствовал его. Естественно, разговор вскоре перешел на злободневную тему.

– Ведь я никогда не писал политических статей, а тут такой деликатный, роковой вопрос, – сказал Страхов, – вполне возможно, что ошибся, и Федор Достоевский упрекал меня за некую уклончивость и витиеватость, он подготовил статью против Каткова, разъясняющую позицию журнала, но цензура ее не пропустила…

Страхов был ужасно смущен, что ему словно приходится оправдываться за то, что он писал искренно и вдохновенно.

– Да, положение сложное, – начал Никитенко, – вы действительно автор несчастной статьи «Роковой вопрос», прискорбно в такие минуты писать гуманные мысли о поляках, ведь вся Европа против нас, вся Европа готовится начать войну против нас. Вот недавно встретил Федора Ивановича Тютчева, близкого человека князю Горчакову, и спрашиваю его: «Война или мир?» – «Война, без всякого сомнения», – отвечал он. А у него очень хорошие источники информации, вы же знаете, что его дочь Анна Федоровна фрейлина императрицы. Вот в чем дело-то… В ситуации нашего положения, трагического положения, пора собирать народное ополчение, а вы тут со своими «роковыми вопросами»… А потом встретил управляющего департаментом в Министерстве иностранных дел и задаю все тот же вопрос: «Война или мир?», а он уверенно отвечает: «Война, без малейшего сомнения». Все, кто сейчас получают значение и силу, получают ее только от нашей нравственной слабости. Поляки совершают неслыханные варварства над русскими пленными. На днях сюда привезли солдата, попавшего к ним в руки, а потом как-то спасшегося: у него отрезаны нос, уши, язык, губы. Что же это такое? Люди ли это? Но что говорить о людях? Какой зверь может сравниться с человеком в изобретении зла и мерзостей? Случаев, подобных тому, о котором я рассказал, не один, не два, их сотни. С одних они сдирали кожу и выворачивали на груди, наподобие мундирных отворотов, других зарывали живых в землю. Своих они тоже мучают и вешают, если не найдут в них готовности пристать к бунту. Всего лучше, что в Европе все эти ужасы приписываются русским, поляки же там называются героями, святыми… Ваша статья, подписанная «Русский», совершенно непозволительного свойства. В ней поляки восхвалены, названы народом цивилизованным, а русские разруганы и названы варварами. Статья эта не только противна национальному нашему чувству, но порой и лжива. Публика изумлена появлением ее в печати…

Никитенко на минутку замолчал, чтобы перевести, как говорится, дух… Страхов тут же воспользовался этой минутой и заговорил: