Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы - читать онлайн книгу. Автор: Генрих Харрер cтр.№ 64

Чтобы стать оракулом, монах должен быть способен отделять свою душу от тела, чтобы божество, обитающее в храме, могло вселиться в него и вещать его устами. В этот момент медиум становится воплощением божества. Так считают все тибетцы, и Вандю-ла тоже твердо в это верил.

О таких вещах мы с ним беседовали, пока ехали в Нэчун, который расположен в восьми километрах от города. Еще не войдя в храм, мы услышали глухую тревожную музыку. Внутри нас ждало жуткое зрелище. Со всех стен смотрели страшные, ухмыляющиеся рожи и черепа, дышать было тяжело от густого запаха благовоний. Мы вошли как раз в тот момент, когда молодого монаха выводили из его личных покоев в полутемный храм. На груди у него висело круглое металлическое зеркало, слуги надели на него разноцветные шелковые одежды и провели к трону. Потом все отошли на несколько шагов. Кроме глухой, давящей музыки, не слышно ни звука. Медиум начинает погружаться в транс. Я внимательно, не отрывая глаз, наблюдал за этим процессом, стараясь не упустить ни малейшего движения мускулов его лица. Но оно было совершенно бесстрастно, как застывшая маска. И вдруг – будто от удара тока, все тело его напряглось. По залу прокатился вздох: божество вошло в человеческое тело! Медиума охватывает дрожь, бьет его все сильнее, на лбу выступают капли пота. Тут к нему подходят слуги и надевают на него огромный фантастический головной убор. Он настолько тяжел, что поднимают его два человека, и тощее тело монаха оседает под тяжестью этой тиары, еще глубже погружаясь в подушки трона. Неудивительно, что медиумы долго не живут, проносится у меня мысль. Невероятное душевное и физическое напряжение во время сеансов связи с божеством подрывает их силы.

Тело медиума задрожало еще сильнее, тяжело нагруженная голова закачалась из стороны в сторону, глаза широко раскрылись. Лицо опухло и приняло нездоровый красный цвет. Сквозь зубы прорывалось шипение. Внезапно монах вскочил. Слуги бросились помогать ему, но он ускользнул от них и под рыдающие звуки гобоев начал вращаться в странном экстатическом танце. Тишину храма нарушала только музыка, стоны и скрип зубов оракула. Он начал бить в блестящую нагрудную бляху – эти удары заглушали глухие звуки барабанов – и крутиться на одной ноге, не сгибаясь под весом громадной короны, которую прежде едва поднимали двое мужчин. Слуги наполнили его руки ячменными зернами, и медиум стал бросать их в замершую толпу зрителей. Мне стало не по себе: вдруг я, чужак, тут слишком заметен? Вдруг я мешаю вопрошать божество? Ведь этот человек сейчас совершенно непредсказуем. Вскоре, правда, он немного успокоился. Слуги крепко взяли его под руки, и один из членов Кабинета министров подошел к оракулу. Министр накинул на склоненную под тяжестью короны голову медиума шелковый хадак и начал задавать вопросы, тщательно подготовленные кабинетом. Кандидатуры на должность губернатора, поиски высоких реинкарнаций, военные действия и мир – обо всех этих вещах необходимо спрашивать оракула. Часто вопрос приходится повторять по нескольку раз, прежде чем оракул начинает что-то бормотать. Я изо всех сил старался уловить в этом бормотании какие-нибудь членораздельные слова, но это оказалось невозможно. Представитель правительства стоял, почтительно склонив голову, и старался что-то понять, а пожилой монах быстро записывал ответы божества. Старик проделывал подобное уже сотни раз в своей жизни – он служил секретарем и при предыдущем, ныне покойном оракуле. Я никак не мог отделаться от подозрения, что этот секретарь, возможно, и был настоящим оракулом. Ответы, которые он записывал, при всей их расплывчатости, всегда имели какую-то определенную направленность и были достаточно понятны, чтобы снять огромную ответственность с Кабинета министров. В случае если оракул в течение некоторого времени давал негодные ответы, устраивали небольшой процесс и снимали его с должности. Логику этой меры я никак не мог понять: ведь устами медиума говорит божество? Или все-таки нет?

Несмотря на это, должность главного оракула страны считается очень завидной. Ведь он получает титул да ламы, ^[59] что соответствует третьему рангу знатности, и становится главой монастыря Нэчун, а это дает немалый доход.

Последние вопросы, заданные представителем правительства, остались без ответа. Покинули ли молодого монаха силы, или это божество сердится? Монахи приблизились к содрогающемуся от напряжения медиуму и стали протягивать ему небольшие шелковые шарфы. Дрожащими руками он завязал на них узлы – теперь их повесят на вопрошающих в качестве амулета от всевозможных опасностей. Медиум силится сделать еще несколько па, но тут же валится на пол, и его без сознания выносят из зала.

Я в ошеломлении покидаю храм, яркое солнце слепит меня. Мой рациональный европейский ум в замешательстве от увиденного.

Позже я еще не раз принимал участие в вопрошании оракула, но хоть немного приблизиться к разгадке происходящего мне так и не удалось.

Мне всегда было странно встречать главного оракула страны в обычной жизни. Я никак не мог привыкнуть видеть его сидящим за столом рядом с другими знатными персонами и хлебающим традиционный суп с лапшой. Когда мы встречались на улице, я снимал перед ним шляпу, а он мне улыбался и вежливо кивал. Тогда я видел перед собой обычное лицо симпатичного юноши, в котором ничто не напоминало красную перекошенную рожу оракула в экстазе.

Как-то на Новый год мне довелось видеть, как медиум бродит по улицам. Слева и справа его поддерживали слуги, и каждые тридцать-сорок метров молодой человек в изнеможении падал в кресло, которое специально носили за ним. Все благоговейно отшатывались от монаха, народ с наслаждением созерцал это демоническое представление.

С главным оракулом страны связана так называемая Великая процессия, когда Далай-лама посещает городские храмы. «Великой» ее именуют, в отличие от обычных процессий, когда Далай-лама переезжает в летнюю резиденцию.

В этот день вся Лхаса высыпает на улицы, и трудно отыскать местечко, где встать. На площади устанавливают шатер, монахи-солдаты, как обычно, плетьми отгоняют любопытных. Этот шатер скрывает от посторонних глаз великое таинство: там да лама из Нэчуна готовится впасть в транс. К нему медленно приближается паланкин Божественного Правителя, несомый тридцатью шестью носильщиками. Монахи сопровождают его торжественной музыкой, звучат литавры, трубы и барабаны. Паланкин подносят к шатру оракула. В этот момент оттуда нетвердыми шагами выходит одержимый божеством монах. Лицо у него опять красное и опухшее, изо рта доносятся какие-то шипящие звуки, тяжелая тиара пригибает его к земле.

Яростно размахивая руками, медиум разгоняет в стороны носильщиков, кладет себе на плечи жерди паланкина и несется сквозь толпу, опасно раскачивая свою ношу. Слуги и носильщики бегут рядом, стараясь помочь ему с грузом. Шагов через тридцать оракул падает наземь без чувств. Его тут же укладывают на заранее приготовленные носилки и уносят в шатер. Толпа внимательно следит за происходящим. Длится все это несколько секунд, а затем процессия чинно продолжает свое движение. Мне так и не удалось точно узнать, какой смысл вкладывается в этот ритуал. Возможно, таким образом символически изображается подчинение божества-защитника Живому Будде.