Тайна озера Кучум - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Топилин cтр.№ 28

— Что стоишь, как пень? Таскай в лавку котомки!

Покорная Наталья топчется на месте. Не отводит глаз от цветного платья. Очень уж хочется ей сегодня вырядиться перед окружающими.

Видит Агафон, назревает проблема. Широко улыбнулся женщине, снял с вешалов платье, бережно подал Наталье:

— Это тебе, дарю!

Та ошалело схватила обновку руками, благодарно сверкнула глазами в ответ, загадочно посмотрела на Ченку. Будет теперь чем похвалиться перед подругой!

Харзыгак тоже мнётся, чуть не плачет. Смотрит в угол, где пирамидой составлены ружья. Агафон понял и этот намёк. Подошёл к стене, долго перебирал ружья. Наконец-то взял новый, короткий шомпольный карабин, подал парню:

— Бери. Завтра рассчитаемся…

Наконец-то все довольны. Шумная компания дружно вываливается из лавки и направляется в гостевую избу. Впереди всех важно шагает Ченка. В ее руках две четверти с водкой. За ней торопится Иван, несёт сумку с закуской. Следом шагает Харзыгак. Сегодня он самый счастливый человек. На его плече висит тяжёлый, новенький, короткоствольный карабин. Его пытается обогнать пьяненькая Наталья. Трясущимися руками женщина прижала к своей груди платье. В голове мелькают мысли о том, где можно переодеться.

Сзади всех Калтан и Агафон. Хакас внимательно смотрит, как купец показательно закрывает на большой амбарный замок свою лавку: нет, тут точно никто не залезет. Разве можно попасть за дверь, если на ней висит железо?

Калтану и невдомёк, что сзади лавки есть ещё одна дверь, чёрный вход, про который знают немногие. И что сегодня же ночью хитрый и жадный Агафон проверит всё, что находится в мешках у простодушного охотника. Проверит и по возможности заменит черных соболей на более светлых.

А хозяин лавки ухмыляется:

— Пойдём, Калтан, водка киснет. Раз такой дорогой гость пришёл, значит, гулять будем всю ночь, до самого утра!

Хакас преданно смотрит Агафону в глаза, негромко просит:

— Скажи Ивану, пусть на гармошке играет. Я танцевать хочу. Натаська хочет. Харзыгак хочет.

Тот увлекательно хохочет:

— Конечно, конечно, друг! Скажу. А вон, слышь, Ванька и сам взялся за музыку.

Слышит Калтан точно, из гостевой избы уже несутся переливы двухрядки. Эх! Для охотника звуки гармони — что мёд для медведя! Бросился на звуки, как глухарь к капалухе, только пятки засверкали.

Агафон с отвращением плюнул вслед: гуляй, лохматье, пока я добрый. Сегодня ваш праздник, завтра будет расчёт…

В гостевую избу Агафон не пошёл. Что там делать? Смотреть на пьяные рожи да целоваться с рассопливившейся Хакасией? Нет, это не для него. Он своё дело сделал, затравил чалдонов водкой, как марала солью. Теперь долго не оттащишь. Будут пить и просить водку, пока со двора не прогонишь. Будут полоскаться, пока бутылки не опустеют. А там и Ченка, и Иван, хрен с ними. И на их долю хватит. Пушнина того стоит. Здесь, в тайге, взял по одной цене, а в городе соболя уйдут в десятикратном размере. Икряной таймень того стоит. Вот только жаль, что товар-то Набоковский. Эх, развернуться бы самому, да не по зубам конфетка. Надо сидеть, молчать и скрываться до поры, как карасю от щуки. А скоро это время настанет. Агафон чувствует это всей своей прожжённой душонкой.

Он покосился на окна дома, увидел спрятавшееся женское лицо. Сжал кулаки, тяжело задышал. Эх, время пришло. Надо идти. Прикинул, что Иван в гостевой будет, пока у бутылки дно не отвалится. А потом пойдёт к своим лошадям. Ух, как уж он без них не может! Любит навоз нюхать. Опять будет Буланку седлать да по ограде скакать. Ну и ладно, хорошо. А он тем временем…

Направился к дому, тяжело забухал по ступеням крыльца — хозяин идёт! А сам ухмыляется: эх, кто-то сейчас дрожит телом! Заиграла кровь, как в молодости. Вошёл в избу, дверь за собой на засов. Огляделся, на кухне никого.

— Пелагия! — рявкнул басом. — Накрой на стол, жрать охота.

В ответ тишина, как будто пустой дом, никого нет. «Неужели успела удрать? — думает. — Да нет же, только сейчас видел в окошко».

Прошёл в чулан, к запасному выходу. Нет, закрыто, где-то в избе. Вернулся в дом, заглянул в комнаты, под кровати, тоже никого. Да где же она? Никак на втором этаже… Дожидается… Прислушался к потолку, а где-то сзади, на кухне тихо — шлёп-шлёп. Что это? Да то же босые ноги! Бросился назад, а Пелагия уже у двери, засов открывает.

— Не сметь! — заорал. — Хуже будет!

Женщина отдёрнула руки, осела, сжалась в комочек, на глазах выступили слёзы.

— Ты что же это, хорошая моя, — приближаясь к ней, смягчил голос Агафон. Ну, будет. Будет хныкать-то! Удрать хотела? Зачем? Ты что, меня боишься?

Пелагия молчала, опустив голову. Он подошёл к ней, осторожно погладил по голове. Она задрожала гибким прутиком, робко попыталась отстраниться:

— Не надо… Иван…

— Что Иван? Он водку жрёт с чалдонами, — глухо ответил Агафон, вдруг резко подхватил её на руки и быстро понёс на второй этаж.

Она не противилась, уже привыкла к насилию. Просто скомкала на груди загрубевшие от работы ладошки. И даже тогда, когда он бросил её на кровать, безропотно запрокинула голову.

А Агафон уже стягивал с неё заношенное платье, тяжело вздыхая, прикусывал кедровые орешки сосочков на молодой, упругой, не знавшей детского рта груди и грузно наваливался на обнажённое тело.

Почувствовав себя подвластной, Пелагия негромко застонала, вцепилась руками в его могучие, бычьи плечи, отвернулась к окну и закрыла глаза.

…Вечер. Сквозь оконные стёкла бьёт багряный закат. Маленькое солнце, прощаясь с уходящим днём, зацепилось за рубцы гор. В комнате тихо, спокойно, темно, как в погребе. На полу, у печи чистит шубу лохматый сибирский кот. Пелагия, сидя на кровати, заплетает распущенную косу. Агафон на своём месте у окна, на массивном кедровом стуле. Покуривая папироску, взором строгого хозяина смотрит на широкий двор. Перед ним на столе стоит початая бутылка дорогого коньяка, пустой стакан и несколько видов таёжных разносолов. Пыхнув дымом, он берёт бутылку, наливает в стакан очередные сто граммов, одним махом глотает коньяк, неторопливо закусывает крохотными груздочками, черемшой, красной икрой.

Сзади с кровати встала Пелагия, негромко зашлёпала босыми ногами к лестнице.

Агафон повернул голову:

— С хозяйством управишься, поднимешься. Ждать буду. Да недолго там…

Пелагия шумно вздохнула, пошла вниз, загремела посудой. Агафон опять уставился в окно, равнодушно глянул на гостевую избу, на озеро, на холодный голец. Скучно. Кругом тайга. На тысячи километров. Всё одно и то же. Как на каторге. Хоть и живет он здесь как у Христа за пазухой, но всё одно, как соболь в капкане. Вроде всё есть: и еда отменная, и женщины, и власть, и воля. Да только где она, воля? В тайге. В город нельзя, с законом нелады. Тем более, на родину, на вольные Поволжские земли. Там — смерть. В лучшем случае, каторга. А это всё едино. Собрать бы капиталец — да за границу. Там ещё можно пожить. Да только разом капитал не наберёшь. Лавка вон и то хозяйская, Набоковская. С царского стола достаются только объедки. Конечно, можно откупить пару приисков, деньги уже есть. Да только документов нет. Ну, ничего, придёт время. Дела потихоньку идут, осталось совсем немного. Подвалил бы фарт — взять казну, да мохнатую. Тогда и можно удила закусывать, пробираться на запад. И тогда своё заточение на прииске он будет вспоминать как страшный, нелепый сон. Время ещё есть, он не стар, всего лишь сорок семь лет. Двадцать годов ещё можно протянуть, где-нибудь у тёплого моря, с молодой женой под боком. Нет, надо выбираться, и не позднее этой весны. Иначе можно совсем одряхлеть, застопориться навсегда в этой дикой Сибири.