Брежнев - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Млечин cтр.№ 140

25 апреля 1962 года Хрущев на сессии Верховного Совета сказал, что конституция 1936 года устарела. На сессии утвердили конституционную комиссию под руководством самого Хрущева. Никита Сергеевич предполагал предоставить большие права союзным республикам, закрепить важные демократические начала, в том числе ввести в практику референдумы (общесоюзные, республиканские и местные), ограничить срок пребывания чиновников на высших постах, чаще собирать сессии Верховного Совета, сделать его комиссии постоянно действующими, а членов комиссии — освободить от иной работы, то есть превратить в настоящих парламентариев.

Хрущев намеревался закрепить в конституции права предприятий на самостоятельность и ввести принцип выборности руководителей предприятий, научных и культурных учреждений.

Обсуждались возможности введения суда присяжных, отмены паспортной системы. Хотели принять положение о том, что арестовать можно только с санкции суда, и закрепить пункт о судебном обжаловании незаконных действий органов государственной власти и чиновников.

После отставки Хрущева Леонида Федоровича Ильичева вернули в Министерство иностранных дел. Итоги работы над проектом конституции представили Брежневу. Он, по словам Георгия Смирнова, остался недоволен обилием вариантов: это мы, что ли, должны выбирать?

В конце 1960-х политбюро пришло к выводу, что новая конституция должна повторить сталинскую, достаточно небольших поправок. Потом все-таки решили доработать более основательно. Рабочей группой руководил Борис Пономарев, человек консервативный и опасавшийся новых веяний.

В новой конституции говорилось о построении в Советском Союзе «развитого социализма». Впервые включили в конституцию статью о роли КПСС как «ядра политической системы».

Реальная проблема возникла только с государственным языком. Такое понятие в новой конституции отсутствовало. Но существовало в конституциях Азербайджана, Армении и Грузии.

Секретари ЦК Пономарев, Черненко, Капитонов и Зимянин 23 декабря 1977 года информировали коллег:

«Нельзя исключать, что изъятие из конституций Закавказских республик, особенно Грузинской и Армянской ССР, статей о государственном языке, которые были в них с первых дней установления Советской власти, может вызвать негативное реагирование со стороны определенной части населения, а также на международной арене.

Настороженность в этом вопросе высказывали в беседах в ЦК КПСС и руководители данных республик».

К предупреждению в политбюро не прислушались.

Всем союзным республикам велено было принять новые конституции в соответствии с новым основным законом СССР. В реальной жизни это ничего не меняло и для всех республик было чисто формальным делом — кроме Грузии, Армении и Азербайджана.

В Москве закавказским республикам приказали подравняться под общий строй. Но попытка убрать упоминание о государственном языке как атрибуте самостоятельности вызвала массовое возмущение у молодежи. Грузинские студенты устроили демонстрацию, хотя понимали, что это может закончиться трагически.

Шеварднадзе пытался объясниться с Брежневым. Тот неохотно ответил: «…это идеологический вопрос» и переадресовал первого секретаря к Михаилу Андреевичу Суслову как главному идеологу партии. Догматик Суслов ничего не хотел слушать и твердил, что эта республиканская языковая аномалия противоречит марксизму.

14 апреля 1978 года, в день, когда депутатам республиканского Верховного Совета предстояло голосовать за новую конституцию, возле Дома правительства в Тбилиси собрались тысячи молодых людей. Причем в руководстве республики были люди, готовые для разгона недовольных применить силу, использовать армию.

Шеварднадзе еще раз позвонил Суслову, напомнил о кровопролитии 1956 года и просил доложить Брежневу, что ситуация в республике крайне серьезная и он как первый секретарь обязан предпринять всё необходимое для сохранения спокойствия. В общем, благодаря своей настойчивости и умению убеждать Шеварднадзе добился своего — грузинский язык остался государственным.

Он вышел к студентам, собравшимся у Дома правительства, и торжествующе сказал:

— Братья, всё будет так, как вы хотите!

Огромная площадь взорвалась восторгом. Шеварднадзе стал в республике героем.

Он сумел и успокоить молодежь, и сделать так, что вся Грузия была ему благодарна. При этом он не поссорился с Москвой. Более того, Брежнев оценил политическое искусство Шеварднадзе. И через полгода, в ноябре 1978 года, сделал его кандидатом в члены политбюро. Этого высокого партийного звания удостаивались далеко не все руководители республик.

На том же ноябрьском пленуме 1970 года секретарем ЦК КПСС был избран Михаил Сергеевич Горбачев. С Шеварднадзе они были немного знакомы с комсомольских времен. Когда Горбачев стал секретарем ЦК по сельскому хозяйству, познакомились ближе. Горбачев приезжал в Грузию, Шеварднадзе показывал, чего своим трудом может добиться крестьянин, если ему не мешать…

Брежнев определенно выделял Шеварднадзе из когорты республиканских секретарей, в 1981 году наградил его золотой звездой Героя Социалистического Труда. Он позволял Эдуарду Амвросиевичу то, что не дозволялось другим местным секретарям. Грузинской интеллигенции жилось легче, в республике было больше свободомыслия. Хотя с диссидентами здесь поступали так же жестко, как и везде, что Шеварднадзе припомнят, когда Грузия обретет самостоятельность.

Шеварднадзе, конечно, был мастер ладить с начальством. Он не забывал курить фимиам Брежневу. С восточным красноречием его молодых и талантливых помощников, сочинявших Эдуарду Амвросиевичу речи и статьи, мало кто мог соревноваться. На торжественном собрании в Тбилиси, посвященном тридцатилетию Победы, Шеварднадзе преподнес слушателям небольшой сюрприз:

— Не всем, вероятно, известно, что сам Леонид Ильич в 1942 году в течение месяца находился на лечении в Тбилиси, в военном госпитале. В личных беседах он не раз вспоминал, каким вниманием, какой трогательной заботой врачей, медицинского персонала он был окружен. Из госпиталя Леонид Ильич Брежнев вернулся на фронт, пройдя через всю войну до Парада Победы…

В 1981 году после XXУ1 съезда партии, вернувшись в Тбилиси, Шеварднадзе с воодушевлением делился своими впечатлениями с республиканским активом:

— В каждом положении и каждом выводе доклада Леонида Ильича Брежнева, в каждом его слове звучала ленинская деловитость, ленинская целеустремленность, ленинская объективность, самокритичность, подлинно ленинский, глубоко научный подход к анализу современности. На трибуне стоял Леонид Ильич Брежнев, такой близкий и родной каждому. И каждый видел, всем сердцем чувствовал, как он мыслил и творил на съезде…

Много раз в перестроечные годы Эдуарду Амвросиевичу припоминали эти пышные речи и едко спрашивали: когда же вы были искренни? Тогда, воспевая Брежнева, или сейчас, призывая к радикальным переменам?

Шеварднадзе отвечал, что это было лишь необходимым средством:

— Мы не выслуживались перед Москвой. Мы лишь хотели создать условия, чтобы лучше служить своему народу.