МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Млечин cтр.№ 54

В июне 1942 года Федор Тарасович стал первым посланником в Канаде, установившей дипломатические отношения с СССР. Ровно через год его внезапно отозвали в Москву и объявили о переводе в Англию. Нового посла в Лондоне принял Сталин. Гусев честно сказал, что молод для такого поста — ему было тридцать семь лет.

— У нас нет других людей, — ответил Сталин. — Многие сейчас на фронте. Нам же нужно отозвать посла Майского, который слишком оправдывает действия англичан, саботирующих открытие в Европе второго фронта.

«Ошеломлен сообщением о замене Майского Гусевым, — записал в дневнике Литвинов. — Вот уж действительно не ожидал».

Британцы сталинский жест восприняли как пощечину. Английские дипломаты возмущались: «Гусев плохо знал английский, не проявлял никакой инициативы, похоже, его взяли на дипломатическую службу из колхоза или после школы НКВД».

Черчилль был раздражен, не принимал Гусева. Когда британский премьер-министр прилетел в Москву в октябре 1944 года, Сталин за обедом провозгласил тост:

— За моего лучшего друга, посла СССР в Великобритании, товарища Гусева!

Отношение англичан к Гусеву стало лучше. Премьер-министр часто с ним беседовал, высказывал свои идеи, адресуясь, разумеется, к Сталину. Именно ему премьер-министр Черчилль сказал 18 мая 1945 года:

— Одно из двух. Или мы сможем договориться о дальнейшем сотрудничестве между тремя странами, или англо-американский мир будет противостоять советскому миру, и сейчас трудно предвидеть вероятные результаты, если события будут развиваться по второму пути.

Андрей Андреевич Громыко, упорный, усидчивый, любимец Молотова, работал у Литвинова советником. Контакт будущего министра с бывшим не получился. Громыко и Литвинов не ладили.

Сам Громыко пишет в воспоминаниях, что присутствовал при весьма неприятном разговоре между Молотовым и Литвиновым. Он происходил в июне 1942 года в Вашингтоне. Молотов приехал в Соединенные Штаты на переговоры, Литвинов и Громыко его сопровождали. Разговор состоялся в машине, в которой оказалось сразу три министра иностранных дел СССР — действующий, бывший и будущий. Молотов опять стал говорить о том, что Англия и Франция подталкивали Гитлера к нападению на СССР. Это звучало как самооправдание. Литвинов не сдержался и возразил Молотову. Максим Максимович говорил подчеркнуто откровенно.

«Я поразился тому упорству, с которым Литвинов пытался выгораживать позицию Англии и Франции, — писал Громыко. — Несмотря на то что Литвинов был освобожден от поста наркома иностранных дел СССР за его ошибочную позицию, в особенности в оценке Англии и Франции, тем не менее он почему-то продолжал подчеркнуто демонстрировать свои взгляды перед Молотовым, а тем самым, конечно, и перед Сталиным. Странно было слушать этого человека… Я не сомневался, что по возвращении в Москву Молотов доложит Сталину об этом диспуте в автомашине. Также не сомневался и в том, что уже только из-за одного этого факта перспектива работы Литвинова в США в качестве посла может потускнеть. Так оно и произошло».

Литвинов был, видимо, последним человеком на этом посту, которому доставало мужской смелости, чтобы высказывать начальству свои взгляды в лицо, даже понимая, что его ждет наказание. Громыко был тогда страшно удивлен и продолжал удивляться в конце жизни, когда писал мемуары. Он-то себе, конечно, такого никогда не позволял. Его взгляды тоже расходились с представлениями малограмотного начальства, но Громыко с начальством никогда не спорил, потому и просидел в кресле министра почти тридцать лет. Нелюбовь Громыко к Литвинову привела к тому, что до конца восьмидесятых годов наркома почти не вспоминали, даже книгу о нем нельзя было издать. Предложение отметить память Литвинова (уже при Горбачеве!) Громыко просто потрясло.

— Как вообще можно предлагать такое? Его ЦК освободил от наркоминдела. Вы что, не знаете об этом? И за что? За несогласие с линией партии!

В начале апреля 1943 года Литвинова вызвали в Москву — без объяснения причин. Прощаясь с ним, президент Рузвельт прямо спросил:

— Вы не вернетесь?

Несколько месяцев Литвинов числился послом, но понял, что в Вашингтон уже не поедет. В конце лета послом в США назначили Громыко. Литвинов сохранил пост заместителя наркома, но без определенного круга обязанностей. Ему поручали то принимать экзамены в Высшей дипломатической школе, то решать хозяйственные вопросы.

В 1944 году Сталин потребовал от Наркомата иностранных дел анализа послевоенной ситуации, сложившейся в мире. Сформировали несколько комиссий. Одну из них возглавил Литвинов. Все предложили, по существу, одно и то же: создать вокруг СССР буфер безопасности, обезвредить Германию, не допустить создания в Европе военного блока, подписать с восточноевропейскими странами договоры о взаимопомощи.

Литвинов тогда сильно ошибся, предсказывая ход событий. Он полагал, что главным противоречием станут англо-американские отношения и что СССР следует вместе с Англией бороться против гегемонии Соединенных Штатов.

Максим Максимович продолжал довольно откровенно беседовать с иностранными журналистами. Ричарду Хотлету, корреспонденту Си-би-эс в Москве, сказал, что политика СССР вернулась к «вышедшей из моды концепции безопасности, основанной на расширении территории — чем больше вы имеете, тем выше ваша безопасность. Если Запад уступит советским требованиям, это приведет к тому, что Запад спустя то или иное время столкнется с новой серией требований». В беседе с известным американским журналистом Александром Вертом он и вовсе отметил, что Сталин и Молотов не верят, что добрая воля может стать прочным фундаментом новой политики, «поэтому они и захватили все, что плохо лежало».

По словам Ильи Эренбурга, Максим Максимович о Сталине отзывался сдержанно, ценил его ум и только один раз, говоря о внешней политике, вздохнул:

— Не знает Запада… Будь нашими противниками несколько шахов или шейхов, он бы их перехитрил…

В феврале 1946 года Литвинова вновь избрали депутатом Верховного Совета СССР. Это была монаршая милость — по должности ему депутатский значок не полагался, но Сталин к нему по-прежнему благоволил. Молотов же смотрел на Литвинова с отвращением. Присутствие Литвинова не давало Молотову забыть рукопожатия с Гитлером. А Вячеслав Михайлович хотел вытеснить этот эпизод из памяти.

10 апреля 1946 года к Литвинову пришел американский посол Уолтер Беделл Смит. Судя по записи беседы, Максим Максимович просто уклонился от сколько-нибудь серьезного разговора:

«Посол заговорил о взаимоотношениях между нашими странами. Советский Союз и США — единственные могущественные державы, которые могут решать вопрос о войне и мире. Американцы все больше и больше спрашивают себя, каковы цели СССР и как далеко он стремится идти. В его поведении много загадочного, и это внушает тревогу…

Смит приехал сюда, чтобы помочь установлению сотрудничества, и хочет действовать и говорить прямо и откровенно. Он откровенно высказал эти свои мысли тов. Сталину, но не знает, что ему надо дальше делать.