МИД. Министры иностранных дел. Внешняя политика России: от Ленина и Троцкого – до Путина и Медведева - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Млечин cтр.№ 26

2) Приемник у нашей делегации в Генуе?

3) А как будет говорить Генуя с нами? Нельзя ли наше военное судно подвести к Генуе со станцией, хватающей до Москвы?

Если нельзя или дорого, надо тотчас особой нотой условиться детально о проводах для нас (ежели очень дорого, то особый провод до ближайшей немецкой станции, а оттуда по договору с немцами, коих мы будем защищать в Генуе?).

Подумайте об этом и поставьте в политбюро поскорее».

Конференция проходила с 10 апреля по 19 мая 1922 года. Участвовали двадцать девять государств. В Геную отбыла большая советская делегация — шестьдесят три человека, они разместились в двух вагонах.

Как и следовало ожидать, Европа потребовала от России признания долгов, сделанных царским правительством и Временным правительством, а также возвращения иностранным владельцам национализированной собственности. В общем, это были элементарные условия возобновления торгово-экономических отношений и предоставления новых кредитов. Европа не требовала вернуть все долги сразу, но она говорила: признайте хотя бы, что вы все-таки взяли у нас деньги. Понятно и требование компенсации тем иностранцам, которых лишили в России собственности: как может любое европейское правительство предоставлять новые займы стране, которая ограбила его граждан?

Считать хотя бы часть требований справедливыми и признать долги царской России предложил Леонид Борисович Красин, остроумный и талантливый человек. Он пользовался в Москве немалым уважением, потому что в свое время сыграл важнейшую роль в финансировании партии большевиков. Это он, в частности, убедил миллионера Савву Морозова и мебельного фабриканта Николая Шмидта передать большевикам огромные по тем временам средства. Борьба за эти деньги оказалась долгой и аморальной, с использованием фиктивных браков, но увенчалась успехом.

Красин же занимался и нелегальной закупкой оружия для большевистских боевых отрядов. Царская полиция его арестовала. Он сидел в Таганской тюрьме, где сумел выучить немецкий язык, прочитал в оригинале всего Шиллера и Гете. После ссылки он отошел от революционных дел, окончил Харьковский технологический институт, четыре года строил в Баку электростанции, а потом и вовсе уехал в Германию, где успешно работал по инженерной части в фирме Сименса и Шуккерта в Берлине. Немцы его высоко ценили.

Красин был одним из немногих большевиков, которые понимали, что такое современная экономика и торговля. Поэтому Ленин привлек Красина к государственной работе — Леонид Борисович некоторое время возглавлял Чрезвычайную комиссию по снабжению Красной армии и Наркомат путей сообщения, в 1918 году стал наркомом внешней торговли.

Он принимал участие в брест-литовских переговорах с немцами. Вместе с Литвиновыми вел первые дипломатические переговоры с Эстонией в сентябре 1919 года. Красин сформировал делегацию, которая несколько позже, уже под руководством Адольфа Иоффе, подписала с Эстонией Юрьевский мир. Усилиями Красина Великобритания — первой из крупных держав — в марте 1921 года де-факто признала советскую власть.

Так вот Красин, зная настроения западных держав, предложил Ленину не отказываться от долгов царского правительства — причем об их возвращении пока не было и речи. В ответ, убеждал Красин своих товарищей, европейские державы, во-первых, признают Советскую Россию и, во-вторых, дадут столь необходимые ей кредиты. Сделка очевидно выгодна России. Ленин категорически не соглашался с такой позицией. Он писал Чичерину: «Не берите на себя при закрытии Генуэзской конференции ни тени финансовых обязательств, никакого даже полупризнания долгов и не бойтесь вообще разрыва. Особое мнение тов. Красина показывает, что его линия абсолютно неверна и недопустима».

Годом раньше, 6–8 октября 1921 года, в Брюсселе заседала международная конференция на тему об оказании помощи голодающим. Конференция рекомендовала давать кредиты при условии «признания русским правительством существующих долгов». Речь шла о возвращении займов, полученных до 1914 года.

29 октября 1921 года в «Известиях» под заголовком «Декларация о признании долгов» появилось заявление наркома Чичерина (накануне оно было передано правительствам великих держав): «Российское правительство… заявляет, что предложение признать на известных условиях старые долги идет в настоящее время навстречу его собственным намерениям… Советская республика может принять на себя эти обязательства лишь в том случае, если великие державы заключат с ней окончательный всеобщий мир и если ее правительство будет признано другими державами».

Предварительные жесткие условия сводили возможность договориться на нет.

Теперь на переговорах с британским министром Ллойд Джорджем Георгий Чичерин фактически все же вышел за рамки данных ему в Москве директив. Нарком предлагал какие-то возможности компенсировать потери иностранных владельцев собственности в России. Он был готов и на более значительные, но этого ему не позволили. Чичерин получил из Москвы шифровку за подписью членов политбюро, в которой возможность каких-либо уступок отвергалась напрочь.

Российская делегация выдвинула на конференции заведомо неприемлемую программу: западные державы должны признать советскую власть де-юре, отказаться от требования возврата военных долгов (Антанта давала России деньги на борьбу с общим врагом Германией) и выделить России большой кредит. Что касается бывшей собственности иностранных граждан, то они могут использовать ее на основе аренды или концессий. Эти условия западные державы отвергли. Возможность радикально улучшить отношения с внешним миром и получить кредиты на восстановление экономики не реализовалась. Шанс был упущен. Советская печать с гневом сообщала, что проклятые империалисты выставили большевикам заведомо неприемлемые условия, потребовали отказаться от всех завоеваний социализма, поскольку задались целью удушить государство рабочих и крестьян.

Чичерин, разумеется, выполнил указание политбюро, но считал его ошибкой. Уже после Генуи Георгий Васильевич писал Ленину:

«В агитационных целях мы все, и я тоже, говорим, что от нас требовали в Генуе восстановления частной собственности. Сами мы знаем, что это не так: достаточно было напечатать боны якобы с уплатой через 15 лет, с тем чтобы никогда их не уплатить. Это повело бы к соглашению с правительствами. Кредиты — не из казны, а из кошельков частных лиц; после соглашений с правительствами, после создания доверия могут начать открываться кошельки в достаточно большом числе.

Чем же невыгодно было напечатать боны, по которым не платили бы, а соглашение имели бы? До сих пор не знаю Вашу действительную мысль… Незнание нашей основной мысли мне во всем мешает».

Ленин ответил наивному наркому в тот же день: «Общая мысль у меня: они разваливаются, мы крепнем. Если удастся, надо постараться дать шиши. Рук себе не связывать».

Чичерин, получив записку, в одиннадцать вечера вновь садится писать Ленину. Он твердо стоит на своем. В те времена еще можно было спорить с главой партии и государства: «Если «они» разваливаются, то аргумент против Вас, ибо через 15 лет мы будем настолько крепки, а «они» настолько развалены, что никто и не подумает принуждать нас к оплате. Боны имеют тот смысл, что спор переносится через 15 лет, когда соотношение сил будет иное. Я, впрочем, не сказал бы, что «они» разваливаются… Кризис идет на убыль».