Мысль эта не оставляла меня и тогда, когда Виталий Федорович показывал тщательно подобранную коллекцию магнитофонных кассет (в основном классической музыки), и когда приглашал выпить. А видно было, что выпить этот физически крепкий, точно налитой силой, мужик мог и умел. В беседе похвастался, что как-то, играя в бильярд, перепил самого Якубовского, командующего Киевским военным округом.
О Якубовском, двухметровом гиганте, ходили легенды. Вполне серьезно рассказывали, что, когда Якубовскому докладывали о случаях попадания в вытрезвитель офицеров, он искренне возмущался и никак не мог понять:
— Ну выпил свои восемьсот грамм. Чего шуметь? Иди себе тихонько домой…
Однажды Федорчук позвонил и предупредил, что моя фамилия попала в донесение „источника“. Оказывается, мой добрый товарищ не прочь был похвастаться, что я ему протежирую (чего на самом деле не было), да еще в обществе стукача. Пришлось предупредить его, чтобы держал язык за зубами».
Этот эпизод свидетельствует не только о масштабах стукачества, но и о том, что даже партийный аппарат находился под контролем КГБ.
«Припоминается другой, более серьезный случай, — пишет Щербицкий. — Опять же звонит Виталий Федорович и говорит:
— Послушай-ка, тезка (это необычное обращение меня сразу же насторожило), а где сейчас твоя благоверная Валерия?
— Как где, — отвечаю, — должно быть, дома.
— Да нет ее там. Она на твоей служебной машине укатила в Умань. И знаешь с кем? Со своей подружкой Ларисой Скорик. А та спешит на конспиративную встречу с Успенской, недавно вернувшейся из мест не столь отдаленных. Так что предупреди жену, чтобы впредь ее не использовали как прикрытие».
Жена Врублевского писала пьесы и пользовалась популярностью. Когда она приехала во Львов, «в номере гостиницы (бронированном, кстати, обкомом партии) демонстративно учинили обыск. Надежда получить компрометирущие факты не оправдалась. Но тут уж Валерия по-настоящему испугалась, поняв, что с КГБ шутки плохи. Испугалась, конечно, прежде всего за меня…»
Через два года после переезда Федорчука в Киев по всей Украине прошла волна арестов диссидентов. Многие из них после перестройки стали видными деятелями культуры, депутатами украинского парламента.
Поводом стало задержание туриста из Бельгии, которого назвали эмиссаром ОУН — Организации украинских националистов. Он пытался ввезти в страну издания на украинском языке, судя по всему, совершенно безобидные.
«Федорчук начал планомерную работу по искоренению „инакомыслия“ и всякой „идеологической ереси“, — вспоминает Врублевский. — К этому он был хорошо подготовлен, и его тяжелую руку вскоре почувствовали многие… Снова стали печь „дела“. Серьезный удар был нанесен по хельсинкскому движению, инакомыслию, национально сознательной оппозиции. Федорчук на этом „заработал“ орден Ленина. Вместе с идеологическим, моральным террором, вводимым секретарем ЦК КПУ по идеологии Маланчуком репрессивные методы КГБ создавали тяжелую атмосферу…»
По мнению одного из тех, кто был тогда арестован, «власти были напуганы развитием национального движения на Украине. Они понимали, что в 1972 году невозможно было позволить себе такие массовые репрессии, как в 30-е годы, но они прибегнули к самым массовым, допустимым по меркам 70-х годов. Волна арестов коснулась большого количества людей. Вследствие арестов 1972 года национальная жизнь в Украине была парализована надолго. Это было спланировано как военная акция. Обыски проводились одновременно у всех. Акция не была полной неожиданностью после появления генерала Федорчука с его физиономией типичного карателя…»
Генерал армии Филипп Денисович Бобков, который тоже был первым заместителем председателя КГБ, описывает, что в 1974 году в Киеве он встретился со Щербицким. По мнению генерала, Щербицкий отличался здравым подходом к решению вопросов, личной порядочностью. Заговорили и о болезненной тогда теме — эмиграции евреев. Щербицкий спросил Бобкова:
— Почему вы препятствуете выезду?
Бобков с удивлением ответил, что у него иное представление: именно здесь, на Украине, главным образом, и чинятся препятствия. Несмотря на личные взгляды Щербицкого, в аппарате первого секретаря ЦК Украины считали, что, открывая дорогу для выезда евреев, «мы тем самым открываем для противника источники закрытой информации».
Вскоре после его разговора со Щербицким, пишет Бобков, «КГБ Украины прислал в Москву записку с предложением резко ограничить выезд из СССР лиц еврейской национальности. Председатель КГБ Украины Федорчук, присутствовавший на этой беседе со Щербицким, явно следовал советам из Москвы, исходившим от ревностных хранителей военных тайн и мало считавшихся с нараставшими внутренними межнациональными конфликтами».
Бобков имел в виду генерала Цинева, озабоченного еврейским вопросом. Мне рассказывал один из ветеранов КГБ, как, решая вопрос о присвоении генеральского звания, Цинев озабоченно спрашивал:
— А еврейской крови в нем точно нет?
Виталий Васильевич Федорчук был человеком с определенными принципами.
Тот же Врублевский вспоминает, как уже при Горбачеве на партийном съезде в Москве «перестроившийся» партийный секретарь поливал Брежнева.
Федорчук вполгрлоса сказал Врублевскому:
— Вот сволочь, лучше бы он рассказал, какие он песни пел, когда Брежнев посетил их город, и какую саблю, украшенную драгоценными камнями, от имени трудящихся подсунул вождю-маразматику…
НАЙДЕШЬ ШПИОНА, ПОЕДЕШЬ В ОТПУСК
Федорчук проработал на Украине почти двенадцать лет и пользовался полным благорасположением Брежнева. Андропов не спешил представлять Федорчука к званию генерал-полковника. Брежнев напомнил Юрию Владимировичу, что пора это сделать.
И все это благодаря Циневу, который к тому времени стал первым заместителем председателя комитета. Цинев был очень доброжелателен к друзьям, но жесток на службе.
Рассказывают, как Цинев ехал с кем-то в лифте и ему почудилось, что от оперативного работника пахнет спиртным. Он дал команду его уволить. А офицер по результатам работы был один из лучших. И сколько его начальство ни старалось отстоять хорошего сотрудника, он был уволен.
При этом военная контрразведка никогда не считалась образцом добродетели. Генерал Виктор Валентинович Иваненко, который работал в инспекторском управлении КГБ, рассказывал:
— Андропов для нас был полубогом, очень уважаемым человеком. Он здорово поднял статус и влияние органов КГБ. За это его здорово уважали, хотя часто его образ мифологизируется, приукрашивается.
Начальник нашего инспекторского управления, возвращаясь от Андропова, часто кривился. Андропов тоже многие вещи спускал на тормозах. Не хотел ссориться, избегал иногда радикальных решений, в частности по значительному оздоровлению обстановки в органах военной контрразведки.
И все-таки мы здорово почистили состав военной контрразведки. Там процветали конъюнктурщина, липачество, когда во имя статистики ломали судьбы людей. Были такие случаи, когда особисту говорили: в отпуск не пойдешь, пока не заведешь дело по шпионажу… Или не получишь благодарности, пока не проведешь пять профилактик.