Речи палача. Сенсационные откровения французского экзекутора - читать онлайн книгу. Автор: Фернан Мейссонье cтр.№ 49

С четырнадцати или пятнадцати лет, смотря репортажи с островов, я мечтал о Таити. В 1950 один мой приятель — Гавальдон — уехал в Папете. Он присылал мне оттуда фотографии и пластинки. К сожалению, я не мог уехать. Здесь было дело, да к тому же то место, которое я хотел занять рядом с моим отцом. Тогда я устроил себе что-то вроде собственного Таити в Алжире. Я украсил одну квартиру бамбуком и постерами с Таити и устраивал там вечера-сюрпризы. Я уже говорил об этом. Я ждал 1961 года, чтобы наконец уехать.

Итак, с разрешения прокурора я уехал на Таити. Я покинул Алжир 10 июня 1961 года на Le Caledonien. Я отметил свое тридцатилетие в Мадере, в первом порту. И прибыл на Таити 7 июля. Там я сначала жил у Гавальдона, моего школьного приятеля с улицы Лаперлье. В самом начале, несмотря на перемену обстановки — а это было как переход от ночи к дню, — я был еще настороже. Но через несколько дней мог уже ночевать где угодно без малейшей тревоги. Это было замечательно. Человек, который не пережил нашего положения в Алжире, не может этого понять. У одних моих друзей похитили сына. Они никогда больше его не видели. Сотни французов исчезли таким образом. Постоянно оглядываться, думать, что за тобой идут, машинально держать руку на Р38. Государство снабжает телохранителями чиновников или политиков, которые, на мой взгляд, совершенно не подвергаются никакому риску. Мы же были хорошо защищены во время казни, а уж после — дудки! Поэтому на Таити я быстро приобрел иной взгляд на Алжир.

Забавно, насколько лучше ситуация анализируется извне. Я понял, что в Алжире я жил иллюзиями, как и девяносто пять процентов французов. Мы хотели во что бы то ни стало сохранить Алжир в составе Республики. Мы были настолько наивны, что верили словам политиков! Да, я попался в ловушку от избытка идеализма. Я верил в данное слово. А потом я потерял квартиры, которыми владел в Алжире. Отец и мать потеряли свою виллу, бар. А главное — мы потеряли нашу страну. Я всегда любил и защищал свою страну. Я ее потерял; мне пришлось уехать. Ох! Это ужасно.

Так вот, по приезде на Таити я немного увлекся красивой жизнью, девушками. На протяжении шести месяцев это была Турия. Она стала мисс Таити в июле 1965. Так вот, с девушками все идет хорошо какое-то время. В 1962 году у меня больше не было средств на развлечения. Мне пришлось начинать с нуля. Мне пришлось найти работу. Я познакомился с Симоной, матерью моей дочки. Я принялся работать как сумасшедший, потому что в Алжире я все потерял. Конечно, я имел опыт подработки, и поэтому мне было легче начинать. Да, в 1963 году на Таити я пережил очень трудные времена. Ничего общего с той жизнью, которую я вел в Алжире. Мне едва хватало на еду.

В тридцать один год я, человек, у которого никогда не было хозяина, который был свободен, делал что хотел, — стал чернорабочим. Да, потому что я ушел из школы в тринадцать лет, и у меня не было профессии. Моя первая работа на Таити: я был сортировщиком посуды в магазине Дональд в Папете. Оплата: 5 тысяч полинезийских франков, 250 французских франков в месяц. Какое падение для меня, в Алжире зарабатывавшего в двадцать раз больше. Сначала пилюля была горькой На этой каторге Симона помогала мне, плетя корзины из пандануса. Она научила меня плести ручки к этим корзинам, и мы продавали их на рынке в Папете. Однажды вечером, вернувшись с работы и сидя за плетением, я посмотрел на себя в зеркало и сказал себе: это невозможно! Я вел такую жизнь, а оказался в таком положении… Я сказал Симоне: «Если надо, я потрачу десять лет, но мы выберемся из этого дерьма». Она же смеялась, как это делают таитянки, которые не думают о завтрашнем дне. Ей было шестнадцать лет!

Отработав три месяца в магазинах Дональд, я нашел работу в типографии Бамбридж. Директор принял меня на работу, и сразу я стал получать 6 тысяч полинезийских франков в месяц. Он заставлял меня работать по десять часов в день. Он мне сказал: «Если ты быстро выучишься этому ремеслу, ты скоро будешь зарабатывать 20 тысяч полинезийских франков, потому что я хочу заменить того пария, который работает на офсете». Разделяй и властвуй! Тогда я принялся работать как сумасшедший. Я уже не считал часы. Иногда я оставался до восьми вечера, чтобы закончить срочную работу. Через четыре месяца у меня выходили безупречные афиши, но что касается оплаты, я так и не видел никакого прогресса. Первоначальные обещания были враньем. Ну, хорошо, я не из тех, кто ходит жаловаться к инспектору по труду. Я узнал, что в аэропорту Фаа набирали на работу. Нужно было переделать гидроизоляцию террас. Они платили 11 тысяч полинезийских франков в месяц при десяти часах в день. On! На другой день я нарочно сломал офсет. Я пустил его на большой скорости и между планками вставил тряпку. Результат: два месяца в ремонте. На Таити не было запасных частей! И я распрощался с патроном. По ходу дела я подарил ему зарплату за две недели, чтобы он знал, что я свободный человек. Я никогда не буду упрашивать хозяина.

Так я стал чернорабочим в аэропорту. Десять часов в день, на самом солнцепеке, в течение пяти месяцев я раскатывал асфальт по три килограмма на квадратный метр. Было тяжко. Я был единственным французом среди таитян. В полдень у нас был час отдыха для обеда. Чтобы выкрутиться, я сказал Симоне: «Днем ходи обедать к маме». А я все пять месяцев ел днем хлеб и банку паштета. Результат: через три месяца у меня были фурункулы и карбункулы. Мне пришлось разнообразить пищу. Таитяне, работавшие со мной, стали меня уважать. Для них я, родившийся в Алжире, был наполовину французом. Они любили меня подкалывать. Когда я уходил в туалет, если в моем ящике было три банана, два они у меня стащат. И смеялись, как дети. Я им сказал: «Если вы еще тронете мои вещи, я рассержусь». Я купил в аптеке пятьсот грамм фруктового Vichy, что-то вроде конфет в виде апельсиновых ломтиков. Это было лекарство против запоров: вы съедаете два, и у вас понос. Я им сказал, что это были витамины, и оставил их в своем ящике, сказав: «Не трогайте больше мои вещи». И ушел в туалет.

Когда я вернулся, разумеется, они стащили у меня половину. Я на них накричал и снова ушел в туалет. Они их сожрали, как орехи. Результат? На следующий день я один вышел на работу. Хозяин спросил меня, где остальные. Я сказал, что ничего не знаю. Они вернулись через два дня. Я видел, как они разговаривали между собой на таитянском. Уверен, что у них всех был классный понос, до крови. Подумайте только, каждый из них проглотил больше дюжины. Они смотрели на меня со сконфуженным видом, из-за того что их провели. С того дня никто больше не прикасался к моим вещам.

Поработав чернорабочим, я вместе с компаньоном купил бар-ресторан. Я смог это сделать с помощью моей бедной матери, которая прислала мне свои последние сбережения: 20 тысяч французских франков, или 360 тысяч полинезийских. Поскольку мне было надо заплатить 100 тысяч полинезийских франков за нотариат, мне пришлось еще кое у кого занять, под сорок пять процентов! Это кажется невероятным, но для меня вопрос стоял так: либо соглашаться на эти условия, либо оставаться чернорабочим. Так вот, когда у вас нет гарантий, люди пользуются этим, чтобы вас задушить. Банки дают займы только тем, у кого уже есть деньги! Двадцать лет спустя я познакомился с директором банка — тем временем моя звезда стала блестеть ярче — и рассказал ему историю о том займе. Он мне сказал: «Но надо было прийти к нам и попросить кредит!» Я ему ответил: «Это вы мне сейчас говорите, но в то время, когда я был босяком, вы не дали бы мне даже 100 франков». Да, когда я захотел купить бар, я столкнулся со всеми возможными трудностями. Была такая медсестра, которая лично знала де Голля. Голлистка, с большим Лотарингским крестом на груди. Потом я узнал, что проблемы с покупкой бара возникли по ее вине. Потому что я был алжирским французом. Алжирские французы не любили де Голля, а значит, она терпеть не могла алжирских французов. Я узнал, что это она ставила мне палки в колеса. Но я не опустил руки и открывал все новые мелкие предприятия, некоторые из них имели успех.