Николай и Александра - читать онлайн книгу. Автор: Роберт К. Масси cтр.№ 87

Верный своей хвастливой натуре, кайзер просчитался. Он не угадал реакцию трех своих основных противников. Сазонов докладывал: «В решимости России воевать из-за сохранения своего положения на Балканах… в Берлине не были твердо убеждены. К тому же ее не считали способной вести войну. О боевой готовности Франции были тоже невысокого мнения, а возможность увидеть Англию в лагере своих врагов не приходила решительно никому в голову, несмотря на предостережения германского посла в Лондоне, князя Лихновского, над которым в Берлинском министерстве иностранных дел подшучивали, называя его снисходительно „добрым Лихновским“».

В Берлине часто задумывались, насколько разумно было предоставлять Австро-Венгрии карт-бланш, отдавая в ее руки судьбу Германии. В конце мая 1914 года германский посол в Вене в письме домой выражал сомнение в том, что «действительно целесообразно связывать себя столь тесными узами с государством, которое трещит по всем швам». Однако взгляды, преобладавшие в Берлине, были выражены в резюме, составленном германским министерством иностранных дел и направленном в посольство в Лондоне. В нем излагались принципы германской внешней политики: «Австрия намерена рассчитаться с Сербией… Мы до сих пор не принуждали Австрию к принятию ее решения. Однако нам не следует и удерживать ее от тех или иных шагов. В противном случае Австрия будет вправе упрекнуть нас за то, что мы лишили ее последней возможности реабилитировать себя в политическом отношении. Это лишь ускорит процесс ее распада и разложения изнутри. Ее позиции на Балканах будут утеряны навсегда… Сохранение Австрии, сохранение могучей Австрийской империи для нас необходимо… Охотно допускаю, что вечно сохранять ее невозможно. Однако тем временем мы сможем испробовать и другие варианты».

Большое влияние на формирование подобных взглядов кайзера оказал престарелый германский посол в Петербурге граф Пурталес. Пурталес, дуайен дипломатического корпуса в Санкт-Петербурге, занимал эту должность в течение семи лет. Он был влюблен в Россию. Однако ему было известно, что в июле 1914 года в России бастовало полтора миллиона рабочих; он собственными глазами видел баррикады на улицах русской столицы. Ссылаясь на эти обстоятельства, он неоднократно внушал кайзеру мысль, что Россия не будет воевать. Сазонов писал: «Боюсь, он [Пурталес] способствовал тому, чтобы его правительство пустилось в эту ужасную авантюру, утверждая, будто Россия не выдержит удара». 28 июля он завтракал в британском посольстве вместе со своим английским коллегой, сэром Джорджем Бьюкененом. Куря сигару, Пурталес выразил свое отрицательное мнение относительно России как потенциального противника и признался, что именно так он и докладывал кайзеру. Возмущенный Бьюкенен схватил гостя за плечо и воскликнул: «Граф Пурталес, Россия настроена решительно». И тем не менее еще 31 июля в доверительной беседе кайзер говорил о бацилле пассивности, поразившей, по словам его посла, русский двор и армию.

Вильгельм по-прежнему верил в успех политики нахрапа. Вернувшись 28 июля из плавания, он ознакомился с раболепным ответом сербов на ультиматум Австро-Венгрии. Казалось, предположения кайзера блестяще оправдываются. «Капитуляция самого позорного свойства, – ликовал он. – С капитуляцией Сербии отпадает всякое основание к войне». И когда вечером того же дня Австро-Венгрия объявила Сербии войну, кайзер удивился и расстроился. И все-таки война была пока лишь балканским кризисом. Если не вмешается в события Россия, Германии нечего влезать в чужие дела. Именно с таким настроением Вильгельм лично телеграфировал русскому императору: «С глубоким сожалением я узнал о впечатлении, произведенном в твоей стране выступлением Австрии против Сербии. Недобросовестная агитация, которая велась в Сербии в продолжение многих лет, завершилась гнусным преступлением, жертвой которого пал эрцгерцог Франц-Фердинанд. Состояние умов, приведшее сербов к убийству их собственного короля и его жены, все еще господствует в стране. Без сомнения, ты согласишься со мной, что наши общие интересы, твои и мои, как и интересы других правителей, заставляют нас настаивать на том, чтобы все лица, морально ответственные за это жестокое убийство, понесли бы заслуженное наказание. В этом случае политика не играет никакой роли. С другой стороны, я вполне понимаю, как трудно тебе и твоему правительству противостоять силе общественного мнения. Поэтому, принимая во внимание сердечную и крепкую дружбу, связывающую нас крепкими узами в продолжение многих лет, я употребляю все свое влияние для того, чтобы заставить австрийцев действовать открыто, чтобы была возможность прийти к удовлетворяющему обе стороны соглашению с тобой. Я искренне надеюсь, что ты придешь мне на помощь в моих усилиях сгладить затруднения, которые еще могут возникнуть. Твой искренний и преданный друг и кузен Вилли».

Телеграмма кайзера разминулась с посланием, направленным ему русским царем 28 июля 1914 года: «Рад твоему возвращению. В этот особенно серьезный момент я прибегаю к твоей помощи. Позорная война была объявлена слабой стране. Возмущение в России, вполне разделяемое мною, безмерно. Предвижу, что очень скоро, уступая производящемуся на меня давлению, я буду вынужден принять крайние меры, которые поведут к войне. Стремясь предотвратить такое бедствие, как европейская война, я умоляю тебя, во имя нашей старой дружбы, сделать все возможное в целях недопущения твоих союзников зайти слишком далеко. Ники».

«Давление», о котором шла речь, исходило от русского генерального штаба, который настаивал на объявлении всеобщей мобилизации. Сазонов, услышав о бомбардировке австрийцами Белграда, перестал протестовать и уступил требованиям генералов. 29 июля Вильгельм ответил на телеграмму русского императора: «…Я считаю вполне возможным для России остаться только зрителем австро-сербского конфликта и не вовлекать Европу в самую ужасную войну, какую ей когда-либо приходилось видеть. Полагаю, что непосредственное соглашение твоего правительства с Веной возможно и желательно, и, как я уже телеграфировал тебе, мое правительство прилагает все усилия к тому, чтобы достигнуть этого соглашения. Конечно, военные приготовления со стороны России, которые могли бы рассматриваться Австрией как угроза, ускорили бы катастрофу, избежать которой мы оба желаем, и повредили бы моей позиции посредника, которую я охотно взял на себя, когда ты обратился к моей дружбе и помощи. Вилли».

В ответ Николай II предложил прибегнуть к помощи третейского суда в Гааге: «Благодарю за примирительную и дружескую телеграмму. Официальное заявление, сделанное сегодня твоим послом моему министру, носило совершенно иной характер. Прошу тебя разъяснить это разногласие. Было бы правильно весь австро-сербский вопрос передать Гаагской конференции, чтобы избежать кровопролития. Доверяюсь твоей мудрости и дружбе. Николай».

Утром 30 июля царь послал кайзеру телеграмму, объясняя причины частичной мобилизации: «…Военные приготовления, вошедшие теперь в силу, были решены пять дней тому назад, как мера защиты ввиду приготовлений Австрии. От всего сердца надеюсь, что эти наши приготовления ни с какой стороны не помешают твоему посредничеству, которое я высоко ценю. Необходимо сильное давление с твоей стороны на Австрию для того, чтобы она пришла к соглашению с нами. Ники».

Телеграмма русского императора, в которой сообщалось о мобилизации в России, направленной против Австрии, взбесила кайзера. «И такие меры приняты с целью защиты от Австрии, которая и не думает на него нападать!!! Я более не намерен быть посредником для царя, который просил меня вести переговоры и в то же время втайне от меня провел мобилизацию». Прочитав в телеграмме фразу насчет «сильного давления на Австрию», Вильгельм нацарапал на ней: «Ну уж нет, и не подумаю!!!»