Николай и Александра - читать онлайн книгу. Автор: Роберт К. Масси cтр.№ 164

Главным среди охранников был А. Д. Авдеев, высокий, худощавый мужчина, который называл царя не иначе как «кровавый». До этого он был комиссаром Злоказовской фабрики и лично отвез хозяина фабрики Н. Ф. Злоказова в острог. Главой образованного на заводе «делового совета» стал новоиспеченный комиссар. Царя он ругал как только мог. Внушал подчиненным, что царь сам захотел войны и три года проливал кровь рабочих. Сам горький пьяница, Авдеев приучал к пьянству и остальных охранников. По словам лакея Седнева, охранники крали вещи у царской семьи. Сначала воровали золото, серебро, потом стали таскать белье, обувь. Как и их начальник, «грубые, распоясанные, с папиросами в зубах, наглыми ухватками и манерами, они возбуждали ужас и отвращение», свидетельствовал камердинер царя Чемодуров. Судя по рассказам очевидцев, обращение с царской семьей вообще было грубое. Если кто-нибудь из членов семьи просил в жаркий день открыть окно, охранники или никак не реагировали на просьбу, или передавали ее Авдееву, который отвечал: «Ну их к черту». Возвращаясь из комнаты, где жила царская семья, Авдеев, по словам Якимова, сообщал, что его просили о чем-то и он отказал «Николашке» и «немке». Он об этом радостно говорил. Запираться у себя членам царской семьи запрещалось. Охранники могли войти в их комнаты в любое время. Они грязно ругались, позволяли себе непристойные шутки, пели скабрезные песни. Когда великие княжны шли в уборную, красноармейцы, якобы для караула, шли следом, заводя «шутливые» разговоры, и оставались у двери туалета. На его стенах рисовали гнусные картинки, изображавшие царицу и Распутина, не забывая обратить на них внимание великой княжны.

Разрешалась лишь послеобеденная прогулка, физическим трудом заниматься было запрещено. Судя по показаниям охранника Медведева, время узники проводили следующим образом: «Государь читал, государыня также читала или вместе с дочерью вышивала или вязала. Наследник делал цепочки для своих игрушек-корабликов. Пели они исключительно духовные песни», чтобы не слышать скабрезных песен, исполнявшихся у них под окнами. Дни рождения проходили почти незамеченными. 19 мая императору исполнилось пятьдесят, 25 мая государыне – сорок шесть лет.

Вставали члены царской семьи в восемь часов. Утром у них была общая молитва. Затем вся семья пила чай. К чаю подавался черный хлеб. Обед был в 2 часа, его приносили из Совдепа. Суп и котлеты подогревались на спиртовке и подавались поваром Харитоновым. Обедали вместе с прислугой. «Стол был без скатерти, ложек, ножей, вилок не хватало», – вспоминал Кобылинский. Вместе с прислугой обедали и охранники. «Придет какой-нибудь и лезет в миску: „Ну, с вас довольно“». «Однажды Авдеев сидел за столом в фуражке, без кителя, куря папиросу. Когда ели битки, он взял свою тарелку и, протянув руку между Их Величествами, стал брать в свою тарелку битки, – рассказывал Чемодуров. – Положив их на тарелку, он согнул локоть и ударил локтем государя в лицо».

Успевший нажить себе врага в лице Родионова, Нагорный снова попал в переплет. Охранники настаивали на том, чтобы у наследника была лишь одна пара обуви. Нагорный стал возражать: нужны две пары, если одна промокнет, понадобится смена. Вскоре после этого один из охранников позарился на золотую цепочку у кровати цесаревича, на которой висели образки.

Возмущенный Нагорный остановил вора. Это была последняя служба, которую верный матрос сослужил Алексею Николаевичу. Нагорного тотчас же арестовали. Жильяр так описывает этот эпизод: «Однажды я проходил вместе с доктором Деревенко и моим коллегой Гиббсом мимо дома Ипатьева, и мы заметили у дома двух извозчиков, которых окружало большое число красноармейцев. Каково же было наше волнение, когда мы увидели в первом экипаже Седнева (лакея великих княжон) между двумя конвоирами. Нагорный приближался ко второму экипажу. Держась за края экипажа, он поднялся на подножку и, подняв голову, заметил всех нас троих, неподвижно стоящих в нескольких шагах от него. Посмотрев на нас пристально несколько секунд, он затем сел в экипаж, не сделав ни одного жеста, который мог бы выдать нас. Экипажи тронулись по направлению к тюрьме».

Нагорного поместили в ту же камеру, где находился депортированный в Екатеринбург князь Львов, первый премьер-министр Временного правительства. Заключение честного моряка продолжалось недолго. Четыре дня спустя его увели и расстреляли.

После ареста Нагорного выносить наследника в сад пришлось самому государю. Там он усаживал сына на стул, где мальчик и сидел, пока близкие его прогуливались под неусыпным оком конвоиров. По словам Жильяра, охранники «были удивлены их [узников] простотой, их привлекала к себе их кротость, их покорила полная достоинства душевная ясность, и они вскоре почувствовали превосходство тех, которых думали держать в своей власти». Один из охранников, Якимов, рассказывал: «У меня создалось в душе впечатление от них ото всех. Царь был уже немолодой. В бороде у него пошла седина… На нем была солдатская гимнастерка, подпоясанная солдатским ремнем с пряжкой. Пряжка была желтая… Гимнастерка была защитного цвета, такого же, как брюки, и стоптанные сапоги. Глаза у него были хорошие, добрые… Вообще он на меня производил впечатление как человек добрый, простой, откровенный, разговорчивый. Так и казалось, что вот-вот он заговорит с тобой, и, как мне казалось, ему охота была поговорить с нами. Царица была совсем на него непохожая. Взгляд у нее был строгий, фигура и манеры ее были как у женщины гордой, важной. Мы, бывало, в своей компании разговаривали про них, и все мы думали, что она, как есть, похожа на царицу. На вид она была старше его. У нее в висках была заметна седина, лицо у нее было уже женщины не молодой, а старой… От моих мыслей прежних про царя, с какими я шел в охрану, ничего не осталось. Как я своими глазами поглядел несколько раз, я стал душой к ним относиться совсем по-другому: мне стало их жалко. Чистую правду вам говорю. Хотите верьте, хотите – нет, только я все твердил про себя: „Пусть бы они убежали…“»

Прежде чем местные власти заставили Пьера Жильяра вместе с Гиббсом и баронессой Буксгевден уехать из города, швейцарец несколько раз обращался к Томасу Г. Престону, британскому консулу в Екатеринбурге, умоляя его принять меры к спасению царской семьи. Но Престон был настроен пессимистически.

«Мы часами обсуждали способы спасения царской семьи, – писал впоследствии Престон. – При наличии десятитысячного гарнизона, состоявшего из красноармейцев, в условиях, когда красные шпики прятались за каждым углом, в каждом доме, предпринять попытку спасти императора и его близких было бы безумием, чреватым самыми ужасными последствиями для самой семьи… Никаких организованных действий, направленных на спасение императорской семьи из Екатеринбургского плена, предпринято не было».

Иного мнения придерживался П. М. Быков, председатель исполкома Екатеринбургского совета, которому за каждым деревом мерещился монархист: «С первых дней перевода Романовых в Екатеринбург сюда стали стекаться в большом количестве монархисты, начиная с полупомешанных барынь, графинь и баронесс всякого рода, вплоть до монашек, духовенства и представителей иностранных держав». По словам Быкова, снабжение царской семьи продуктами и обмен письмами были налажены через доктора Деревенко, имевшего доступ в Ипатьевский особняк для лечения больного наследника. Кроме того, как отмечал Быков, охрана перехватывала записки, спрятанные в караваи хлеба, бутылки с молоком. К примеру, такие: «Час освобождения приближается, и дни узурпаторов сочтены, – говорится в одной записке. – Славянские армии все более и более приближаются к Екатеринбургу. Они в нескольких верстах от города. Момент становится критическим и теперь надо бояться кровопролития. Этот момент наступил…»