— Не говори глупостей, — возмутилась Ганна. — Я ничего не хочу сказать. Я просто боюсь.
И тут Гарик увидел их. Казалось, на лице Павла Горенко отразилось все изумление мира. Он сдвинулся с места и зашагал, причем прямо по направлению к Галицкому и Ганне, у которой от напряжения начали клацать зубы. За несколько десятков шагов, отделяющих их друг от друга, изумление успело смениться привычной улыбкой — открытой и располагающей к себе. К Ганне подходил именно тот Гарик, которого она знала много лет, предпочитая в работе общаться с ним, а не с мрачным и вечно раздраженным ее несовершенством Ильей. Она заставила себя вспомнить, что к ней идет улыбающийся убийца.
— А вы что здесь делаете? — спросил он и протянул Галицкому руку. Она повисла в воздухе. — Илюха, ты чего? Что-то случилось?
— Случилось, — любезно сообщил Галицкий, неприятно оскалив верхние зубы. Как леопард перед прыжком. — Давай-ка отойдем в сторону, и ты нам расскажешь, как убил трех человек.
— Ты спятил? — Гарик не говорил, а шептал, переводя недоуменный взгляд с Галицкого на Ганну и обратно. — Ганка, ты его покусала, что ли? Помнится, пару дней назад ты уже обвиняла меня в убийстве, правда, только в одном. Смотрю, болезнь дала осложнения, и теперь вы собираетесь повесить на меня три трупа вместо одного? Зачем?
— Вот и я думаю, зачем? Зачем тебе было это все затевать? Чего тебе не хватало, Гарик? Денег? Так вроде ты жил неплохо. А по меркам нашей страны, так просто отлично. Так захотелось в долларовые миллионеры? Не смог устоять перед искушением? Зачем, Гарик? Зачем ты все разрушил?
Галицкий уже не говорил, а орал. На них начали оборачиваться люди, и Ганна тихонько взяла Илью за руку, чтобы успокоить. Он нетерпеливо вырвался.
— Илюха, — Гарик заметно побледнел, но все еще улыбался, хоть и немного растерянно. — Я не знаю, кто из вас это все придумал, но это уже не смешно. Думаю, что вы мне расскажете, какая дурь ударила вам в голову, но только когда я вернусь. А сейчас я пошел, у меня регистрация заканчивается. Может, за время моего отсутствия вы малость охолонете, а то вы в детективов заигрались, ей-богу.
— Нет, ты никуда не полетишь, пока я не получу ответы на все свои вопросы… — Галицкий внезапно совсем успокоился. Как человек, который все для себя решил.
— Сейчас регистрация закончится…
— Ничего, в крайнем случае поменяешь билет на другой рейс. Думаю, если тебе повезет с амнистией, то это будет лет через двадцать.
— Илья, — Гарик начал терять терпение, — что ты несешь? Ты что, правда, веришь, что я кого-то убил?
— Шагал при тебе? — вопросом на вопрос ответил Галицкий, и из Гарика вдруг как будто разом выпустили весь воздух. Он словно сдулся и стал меньше ростом.
— Шагал? — тонким, чужим голосом спросил он. — Ты знаешь про Шагала? Откуда? Про него никто не знал, кроме… — Он замолчал, безмолвно открывая и закрывая рот, как задыхающаяся выброшенная на берег рыба.
— Никто, кроме Валентина Ванюшкина, его матери и, возможно, Алеси Петранцовой…
— Нет, Алеся не знала, — голос Павла Горенко оставался чужим. — Она просто познакомила меня с писателем Вольдемаром Краевским и была уверена, что никаких общих дел, кроме литературных, у нас с ним нет и быть не может.
— Тогда за что ты ее убил?
— Я ее не убивал. Хотя и не знаю, как это доказать. — Гарик поставил свой портфель на пол, отпустил ручку чемодана и закрыл лицо ладонями. У него были длинные белые аристократичные пальцы, которыми Ганна всегда любовалась. Ей нравилось, когда у людей были красивые руки. Но сейчас эти пальцы отчего-то напомнили ей толстых жирных червей, и ее передернуло от отвращения. — Я вообще никого не убивал. И Шагала у меня нет. Когда я пришел к Краевскому, чтобы купить это полотно, он уже был мертв, а картина исчезла.
Глава семнадцатая
Бес в ребро
К сорока пяти годам Павел Горенко понял, что заскучал. Жизнь не приносила больше того удовлетворения, которое с головой накрывало его в молодости при каждой удачной сделке, солидной прибыли от очередной выпущенной книги, открытии нового кафе или переезде в новую, более роскошную и престижную квартиру.
Давным-давно был построен загородный дом, вырос посаженный при нем яблонево-сливовый сад, повзрослели и отдалились дети. Отношения с женой, утратившие и новизну, и остроту, давно стали тягостной рутиной. Горенко был убежден, что люди женятся один раз и на всю жизнь. Разводы Галицкого он считал чудачеством и блажью, искренне веруя, что интрижки на стороне не имеют никакого отношения к гладкости семейной жизни.
Впрочем, в последние годы он изменял своей жене Ольге тоже нечасто. Любовницы требовали внимания, денег, усилий в постели, но практически ничего не давали взамен — молоденькие, все на одно лицо, с выпрямленными белыми волосами, спускающимися до соблазнительной округлой попки, они давно уже не вызывали сильных эмоций, лишь раздражение из-за своей предсказуемости. Пару раз он даже потерпел позорное фиаско, пытаясь заняться с ними любовью. И с той поры вообще стал остерегаться случайных связей, боясь снова оказаться не на высоте.
Занятия любовью с женой он тоже свел к минимуму, отговариваясь то занятостью, то усталостью, то плохим самочувствием. На постоянные сексуальные эскапады Галицкого он смотрел с плохо скрываемой завистью. Друг и партнер вообще бесил его тем, что казался не по годам живым, с непотухшими глазами. Казалось, он испытывал интерес ко всему, постоянно откапывая где-то новых, никому не известных авторов, внезапно оказывающихся настолько талантливыми, что приносили издательству «Ирбис» либо литературные премии и славу, либо неплохие доходы.
Илья Галицкий жил насыщенной жизнью, в то время как Павел Горенко, как казалось ему самому, стоял на обочине, обдаваемый пылью от проносящихся мимо скакунов-событий. Его жизнь была слишком предсказуемой, устоявшейся, скучной и оттого пресной. Краски окружающего мира, казалось, потускнели, выцвели. И небо было не таким голубым, и листва не такой зеленой, и солнце светило словно через туманную дымку, не обжигая кожи. Именно в таком состоянии он приехал в Витебск открывать «Лiтару» и познакомился с Алесей Петранцовой.
В этой девушке, наоборот, всего было чересчур. Броская, яркая, красивая исконной белорусской красотой, чуть деревенской, но от этого еще более брызжущей здоровьем и полнотой жизни, она была совсем не похожа на тех женщин, которые попадались ему на пути в последнее время. Подвижная, чуть восторженная, но при этом умная, внимательная, начитанная и эрудированная.
Несмотря на молодость, Алеся удивляла серьезным подходом ко всему, что делала. Она оказалась прекрасным юристом, отличным экскурсоводом, раскрепощенной любовницей и незаменимым слушателем. С ней Гарик не только отдыхал душой и телом, которое с ее появлением стало снова работать, как в молодости, находясь в постоянной боевой готовности, но и советовался по самым разным вопросам — от бизнеса до взаимоотношений с женой.