— Нет никаких тыщ у писателей, — грустно сообщила Ганна. — Это я точно знаю.
— Ну то мне неведомо. Но Вале должно было наконец-то счастье улыбнуться. Что ж всю жизнь в нищете. Одним, известно, все само в руки идет. И квартиры, и машины дорогие, и дома заграничные. А он ничуть не хуже у меня. Все говорил, вот, мама, наконец-то мне свезло. Сейчас главное — все правильно выстроить, и заживем как люди.
— Что выстроить? Вы так говорите, как будто Валька клад нашел.
— Клад не клад, а нашел. — Женщина вздохнула. — Но от чужого добра до беды недалеко. Уж я говорила ему, говорила. Поостерегись, мол, Валюшка.
— Тетя Наташа, вы можете по-человечески рассказать, а то я уже совсем запуталась.
— Да что ж тут рассказывать-то. Валечке один ценный предмет достался. По наследству, можно сказать. Он сначала-то не знал, что он ценный. Посоветовался со знающими людьми, те цену и назвали. Немало цену вещь та стоила. На эту сумму до конца дней можно было как сыр в масле кататься. Только где большие деньги, там конец дней совсем рядом. Так с Валей и вышло. И не спрашивай ты меня больше ни о чем, не рви душу.
— Тетя Наташа, а вы полиции сказали, что у Вали было что-то ценное? — осторожно спросила Ганна. — Если вы правы, и его из-за этого убили, то полиции это нужно знать.
— А зачем? Что, мне это сына вернет? Начнут только Валино имя трепать, как будто он чего украл. А он украсть не мог. Ему на законных основаниях все досталось, да ведь не докажешь. Документов никаких не осталось. Так что только имя Валечкино опозорят.
— А вещь эта… она пропала?
— Не знаю. В квартире, которую он в Москве снимал, ее не было, а куда девалась, не пойму. То ли продал ее Валюшка уже, а из-за денег его убили. То ли спрятал где. Не могу я про это никому говорить. Нельзя. Валя бы не хотел.
— Но вы ведь Валина наследница. И если это ценная вещь и ее найдут, то она бы вам досталась.
— А зачем мне такие деньжищи? Я их сроду в руках не держала. И мне без Вали все равно не жить. Помру я скоро. А с собой никакие деньги не заберешь. Все здесь останутся.
— Но неужели вы не хотите, чтобы убийцу Валентина нашли? А без всей правды это же невозможно.
— Божий суд всех уравняет. — Наталья вдруг быстро перекрестилась. — Валечка скоро поплатился, и забойца его (Наталья, волнуясь, мешала русские слова с белорусскими) тоже поплатится за свое зверство. А на этом свете я это увижу или на том, мне не важно.
— За что поплатился Валечка? — У Ганны от услышанного просто голова шла кругом.
— За прагнасць. — Ганна, напрягши память, вспомнила, что это слово переводится как «жадность». — За прагнасць и карысьлівасьць. Да за то, что не хацеў дзяліцца.
С кем «не хотел делиться» писатель Вольдемар Краевский, а главное — чем именно он не хотел делиться, Ганна так и не узнала. Наталья на все ее дальнейшие расспросы только плакала пуще прежнего.
Чаю Ганне она не предлагала, и та, устав так, будто разгрузила вагон с углем, через час распрощалась с хозяйкой и вышла на свежий воздух, отчаянно мечтая о том, чтобы перекусить. После завтрака она ничего не ела, и сейчас тревоги и волнения сегодняшнего дня отступали на второй план перед острым чувством голода.
Ганне не терпелось добраться до какого-нибудь кафе, заказать белорусские драники и свиную отбивную, выпить бокал холодного лидского пива, которое по вкусу, на ее взгляд, ничуть не уступало лучшим чешским сортам, и позвонить Галицкому. Она считала, что таинственный рассказ Натальи заслуживает того, чтобы быть переданным Илье. Ганна не сомневалась, что он бьется над разгадкой убийства, в котором оказалась замешана его жена, а потому ему может быть важна каждая мелочь.
Впрочем, добравшись до трактира, расположенного в самом центре Витебска и славящегося отличной кухней, она с огорчением поняла, что разговор придется отложить. Заведение было переполнено народом, и рассказывать о Вальке, его «прагнасци» и непонятно откуда взявшемся желании разбогатеть, а также о найденном сегодня трупе Алеси Петранцовой было явно не с руки.
«Быстро поем, доберусь до дома и оттуда позвоню», — разумно решила Ганна, сделала заказ, в его ожидании позвонила Вове, у которого все оказалось в полном порядке, и, урча от нетерпения, впилась зубами в сочный кусок принесенного ей мяса.
Человек, который следовал за ней от самого дома Ванюшкиной, заказал вторую чашку кофе и приготовился ждать. Увидев Ганну из окна, он напрягся, потому что она не должна была появиться здесь. Никак не должна. В ее визите в этот дом таилась опасность. О чем она могла разговаривать со старухой? Что лишнего та могла наговорить? И чем это грозит?
Проклятая писательница не предпринимала попыток передать кому-то добытую информацию. Он было напрягся, когда Ганна достала телефон, но звонила она сыну, и это было не страшно. Скорее всего, настоящие переговоры у нее начнутся вечером, когда она вернется домой после трапезы. Мужчина знал, где остановилась Ганна, и место это было удачным для того, что он задумал. Главное — чтобы она не взяла такси.
Остаться здесь и идти за ней? Или это опасно, она может заметить его в любую минуту. Да и на улицах вечером народу уже не так много. Может, лучше допить кофе и уйти, поджидая ее в темном переулке, в который она обязательно свернет, чтобы добраться до съемной квартиры. А если у нее назначена встреча? Тогда он все потеряет.
Мужчина одним глотком допил кофе. Бросил на стол деньги, поднялся и вышел из трактира, отойдя на безопасное расстояние, но так, чтобы видеть вход. Пожалуй, он убедится, что она действительно пошла домой, причем нужной дорогой, а там будет действовать по обстоятельствам. Даже хорошо, что она не торопится. Пусть получше стемнеет.
Ганна с аппетитом доела свое мясо, слопала драники, которые в Белоруссии заказывала каждый день, будучи не в силах оторваться от любимого блюда своего детства, выпила второй бокал пива и решила, что, пожалуй, пойдет домой. От впечатлений, на которые оказался богат сегодняшний день, она ужасно устала. Она придет домой, позвонит Илье, пока он не лег спать, примет душ и заберется в кровать под приятную прохладу простыни.
Ей не нравилось все, что происходит. Не нравилось быть втянутой в истории с убийствами. Не нравилось, что эти убийства имеют отношение к Галицкому. Не нравилось, что там, в далекой Москве, он наверняка расстраивается, не спит по ночам, мучается невыносимой головной болью. Вдруг то, что она узнала, хоть как-то ему поможет.
Еще ей казалось страшно важным рассказать про странное поручение Гарика, про визит в «Лiтару», про сначала плачущую, а потом убитую Алесю. В мыслях об Илье она задумчиво прошла вдоль Двины за зданием кукольного театра «Лялька», вышла к памятнику Пушкину, обогнула драматический театр, перешла через мост к гостинице «Двина», в которой провели много лет назад первую брачную ночь ее родители, повернула с Кирова на Комсомольскую, свернула в проулок, чтобы сократить путь до своего облезлого пристанища.