Корней Чуковский - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Лукьянова cтр.№ 279

Стихи Бродского ей понравились: «Голос у него новый, странный и сильный…» Впрочем, когда молодого поэта стали бранить в газетах за тунеядство и бытовое разложение, а потом и судить, – Чуковских, отца и дочь, волновало уже не то, хорошие или плохие стихи пишет Бродский. Эта семья принципиально отделяла вопросы литературы от вопросов взаимоотношений с государством; уголовное преследование поэта как тунеядца было непозволительно – независимо от того, нравятся его стихи или не нравятся.

В борьбу за Бродского Лидия Корнеевна вступила еще в конце 1963-го, написав вместе с Фридой Вигдоровой письмо заместителю заведующего отделом культуры ЦК КПСС Черноуцану в защиту поэта от газетных нападок: в ноябре «Вечерний Ленинград» обозвал Бродского «окололитературным трутнем». «Мне не нравится Бродский, – признавалась в дневнике Л. К., – но он поэт, и надо спасти его, защитить». Защищать не получается. Организаторы травли создают видимость общественного негодования, в январе в той же газете «трудящиеся» требуют выслать Бродского из города… «Все очень плохо, – пишет Лидия Корнеевна. – Они его домучают».

Собирается суд, и нужно доказать на заседании, что Бродский – поэт, а не тунеядец. Доказать это могут свидетельства уважаемых поэтов и других деятелей искусства. Ахматова пишет Суркову, обращается к Шостаковичу (он депутат района, где живет Бродский), Л. К. собирается говорить с Расулом Гамзатовым – и, конечно, обращается к отцу и к Маршаку.

Первые упоминания о Бродском в дневнике К. И. мы находим в феврале 1964-го. 2 февраля Маршак рассказывает Чуковскому, как сказал директору Гослита, расторгшему с Бродским договор: «Вы поступили как трус!» 17-го К. И. пишет:

«Лида и Фрида Вигдорова сейчас хлопочут о судьбе ленинградского поэта Иосифа Бродского, которого в Ленинграде травит группа бездарных поэтов, именующих себя „Русистами“. Его должны завтра судить за бытовое разложение. Лида и Фрида выработали целый ряд мер, которые должны быть приняты нами, Маршаком и Чуковским, чтобы приостановить этот суд. Маршак охотно включился в эту борьбу за несчастного поэта. Звонит по телефонам, хлопочет». Маршаку стало плохо, очнулся, первые слова – о Бродском; «есть в этом характере черты величия», замечает К. И. Через несколько дней Маршак и Чуковский отправили телеграмму в суд (в дневнике Чуковского запись: «Ничего не знаю об Иосифе Бродском. Интересно, что Маршак возложил на меня не только составление телеграмм, но и оплату их»).

Телеграмма, отправленная в народный суд Дзержинского района Ленинграда, гласила: «Иосиф Бродский – талантливый поэт, умелый и трудолюбивый переводчик… Мы просим суд… учесть наше мнение о несомненной литературной одаренности этого молодого человека». Однако телеграмма не была заверена нотариально, и на этом основании судья отказалась приобщить ее к делу; писателям пришлось написать от руки записку с требованием приобщить телеграмму к материалам дела и заверить ее в Союзе писателей.

13 марта Лидия Корнеевна отметила в дневнике: «Вчера К. И. звонил Миронову (в ЦК зав. Судами и Адм.), которому они с С. Я. писали письмо. Звонок ничем не помог, Миронов заявил: „Вы не знаете, за кого хлопочете… Он писал у себя в дневнике: ‘Мне наплевать на Советскую власть'… Он кутит в ресторанах…“ – абсурдные обвинения все нарастали, вплоть до „он не знает языков, стихи за него пишут другие“…»

Дело Бродского давалось всем участникам его спасения нелегко; Л. К. записывала: «Вообще-то вполне естественно, что, если где-то убивают человека, окружающие отравлены – каждый на свой манер. Одни слепнут, другие не спят, четвертые получают спазмы и инфаркты – и лишь немногие силачи – вроде С. Я. и К. И., заступаясь, могут продолжать работать». У самой Л. К. было кровоизлияние в сетчатку здорового глаза; она продолжала слепнуть.

14 марта суд приговорил Бродского к пяти годам ссылки. Фрида Вигдорова сделала полную запись процесса и стала распространять ее среди литераторов. Чуковский пытался разговаривать о Бродском, уже отбывающем ссылку, со Смирновым, председателем Верховного суда РСФСР (они вместе должны были работать над изданием Собрания сочинений Анатолия Кони). Из разговора ничего не вышло: Смирнов только повторял, что получил от какого-то студента «смешное письмо» о Бродском – на тетрадном листочке, по-английски, «такое смешное письмо»…

"Я стал говорить о злобном Прокофьеве, который из темных побуждений решил загубить поэта, о невежественном судье… но Смирнов отошел в угол балкона (покурить) и все говорил:

– Такое письмо… И по-английски".

Лидия Корнеевна и Фрида Вигдорова продолжали бороться. Писали письма, говорили с писателями, теребили разные инстанции – опять говорили с Черноуцаном, отправили материалы по делу Генеральному прокурору СССР Руденко; посылали Бродскому нужные вещи… «Фрида все время хочет, чтобы я на что-то сдвигала С. Я. и К. И., – сетовала Лидия Корнеевна в дневнике. – А я этого не хочу – раз они сами не рвутся в бой».

Они делали, что могли. Маршак умирал. А для Чуковского Бродский был всего лишь одним из молодых поэтов, одним из многочисленных обиженных, униженных и оскорбленных, о которых он хлопотал; дело это, конечно, мучило его и волновало, он продолжал разговаривать, встречаться, хлопотать – но не жил делом Бродского, как жили им в это время Л. К. и Фрида Вигдорова.

В это время Чуковский долго и трудно писал о Зощенко, стараясь убедительно рассказать о нем читателям – не только тем, которые знали и любили писателя, но и тем, кого сбило с толку ждановское постановление. Мучился отношениями с критиком Аркадием Белинковым: жалел его самого, человека с искалеченной судьбой и подорванным здоровьем, жалел его жену – но никак не мог принять его творческого метода: «при помощи литературоведческих книг привести читателя к лозунгу: долой советскую власть». Претензия не идеологическая: это неприемлемо для К. И. по единственной причине, неизменной со времен дореволюционных публикаций о самоцельности: литература абсолютна! нельзя делать ее служанкой человеческих потреб! Литература – не для того, чтобы свергать одну власть и устанавливать другую. Она – зеркало души, а не русской революции.

В мае в журнале «Москва» увидела свет статья «Читая Ахматову: (На полях ее „Поэмы без героя“)». Началась долгая, многолетняя работа над подготовкой Собрания сочинений.

2 июля Лидия Корнеевна на переделкинской дороге, отбегая от автомобиля, не заметила ехавшего на нее велосипедиста. В результате столкновения с ним получила множественные ушибы и сотрясение мозга. 5 июля умер Маршак. «Я боюсь подойти к телефону. Каждый звонок о беде», – писал К. И. в дневнике. И через несколько дней: «Все страшнее для меня мысль о Маршаке. Больной, весь в когтях смерти, он держался здесь на земле только силой духа, только творчеством».

Смерть Маршака потрясла Чуковского: друзья-враги, соперники и соратники, они с двадцатых годов срослись в общественном сознании в неразлучную пару авторов-близнецов, доисторических титанов литературы. За много лет работы бок о бок, то вместе, то порознь, у них накопилось много личных счетов друг к другу. Однако в последние годы все эти счеты как-то вдруг утратили смысл и перестали что-то значить, и стало ясно, что любовь к стихам, любовь к детям, общая память связывают их гораздо крепче, чем казалось когда-то.