Суворов - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Лопатин cтр.№ 60

Движение огромной главной армии турок было проведено с большим искусством. Суворовские передовые разъезды не смогли ее обнаружить. Австрийцы заметили противника лишь тогда, когда он находился от них значительно ближе, чем Суворов.

Шестого сентября австрийский курьер прискакал в Главную квартиру Суворова при Пуценях с тревожным сообщением: крупные турецкие силы идут на сближение. Желая удостовериться в точности этих сведений, русский полководец выждал день. Был канун Рождества Богородицы. «7 сентября, в воскресенье, Генерал Суворов и несколько офицеров, в том числе и я, были в церкви, — вспоминал секунд-майор Черниговского карабинерного полка Рейнгольд (Родион) фон Каульбарс. — Старик Суворов по своему обыкновению стоял посреди певчих. В начале богослужения прибыл австрийский курьер, если не ошибаюсь… граф Траутмансдорф. Он просил, чтобы Граф Суворов ^[14] его немедленно принял. Можно себе представить удивление курьера, когда дежурный майор Курис объявил ему, что надо обождать конца службы и представиться Графу при его выходе из церкви. Когда Граф по окончании служения вышел из церкви и ему представили курьера, он приказал прочесть ему привезенное курьером письмо и ответил по-русски: "Хорошо. Вечером поход"».

В девять часов вечера Суворов приказал начать марш, кратко сообщив Потемкину: «От Принца Кобурга полученное мною письмо Вашей Светлости прилагаю, по которому немедленно выступил я чрез Текуч к Фокшанам, на понтоны, при Фурчени… устроенные». Сам он заблаговременно продвинул свой корпус из Берлада в Пуцени, ближе к австрийским войскам, но всё же опасался, как бы турки его не упредили.

Начиналась решающая фаза кампании. В тот же день кавалерийский авангард во встречном бою при реке Сальча разбил авангард Газы Хасана. Турки стали поспешно отходить к Измаилу. Потемкин приказал преследовать неприятеля и, если позволит обстановка, овладеть крепостью. Отправляя 10 сентября донесение Екатерине о победе при Сальче, главнокомандующий писал: «Сие дело меня разрешило итить, и я завтре выхожу очищать всё вне крепостей стоящее… Жду теперь от флота и от корпуса к Хаджи-бею посланного; но больше всего меня беспокоит цесарский корпус. Кобурх почти караул кричит. Суворов к нему пошел, но естли правда, что так неприятель близко, то не успеют наши притить».

Под проливным дождем по размытым дорогам суворовский корпус подошел к понтонному мосту, наведенному австрийцами через Сереет. Вздувшаяся вода его повредила, и пехота была вынуждена остановиться. По приказу Суворова дежурный майор Курис всю ночь занимался починкой моста. «Тяжела была ночь с 8 на 9 сентября для войск, а для самого Суворова и того хуже, — замечает А.Ф. Петрушевский. — При своей энергической, бурной натуре он испытывал Танталову муку, сидя сложа руки на месте, когда нужно было идти и идти. Нарочно для сокращения пути… перешел он из Берлада в Пуцени и оттуда внимательно следил за турками, а между тем потерял целые сутки, когда спешность именно и требовалась… Суворов, ценивший в военном деле время выше всего, больше всякого другого понимал важность потери. Но в этом обстоятельстве заключалась и надежда: у Суворова двойника не было, а взгляд других (на драгоценность времени. — В. Л.), особенно турок, не отличался такой строгостью… Кобург беспрестанно посылал к Суворову гонцов с записочками, на которых Суворов писал ответы карандашом; извещения… ничего существенно-тревожного не предвещали: турки очевидно не торопились. Суворов мог под конец успокоиться совершенно, но что он достиг этого после сильной внутренней тревоги… подкрепляется одним обстоятельством. Находясь в Пуцени, он страдал лихорадкой, поход к Рымнику делал при самых неблагоприятных для развития болезни условиях, а между тем совершенно выздоровел. Такой неожиданный исход может быть объяснен только психическими причинами».

За двое с половиной суток суворовские чудо-богатыри прошли 100 верст и в десять часов утра 10 сентября соединились с союзниками. «На другое утро мы уже достигли Фокшан, где австрийцы, мужчины и женщины, встретили нас возгласами: "Слава Богу, русские идут, мы спасены"», — вспоминал Каульбарс.

Быстрота марша казалась невероятной и союзникам, и врагам. Визирь, согласно преданию, повесил «за ложные слухи» своего шпиона, донесшего о прибытии Суворова. По другой версии, русский офицер вместе с несколькими казаками был захвачен турками и на допросе у визиря показал, что Суворов с корпусом уже здесь. Визирь заметил, что Суворов умер от ран, полученных при Кинбурне, а это, должно быть, его однофамилец.

Записка Кобургу свидетельствует, что Александр Васильевич спешил использовать фактор внезапности: «Я пришел и, чтобы доказать это туркам, хочу напасть на них немедленно по прибытии». С учетом подошедшего корпуса русских (7—8 тысяч) союзные силы насчитывали не более 25 тысяч, у визиря же было около 80 тысяч.

Петрушевский достоверно и психологически тонко описал встречу и переговоры командующих союзными корпусами: «Приехал к нему принц Кобургский; услышав имя принца, Суворов вскочил, бросился ему навстречу, крепко его обнял и несколько раз поцеловал. Принц стал выражать ему свою радость, свою благодарность за своевременное прибытие. Суворов, не охотник вообще до комплиментов и до траты слов, когда ожидало спешное дело, не слушая Кобурга… принялся объяснять свои предположения. Он настаивал на необходимости безотлагательной атаки, потому что если турки сами не атакуют, то, значит, поджидают подкреплений. Кобург заметил, что силы слишком неравны, что турок почти вчетверо больше и атака будет рискованной. Суворов возразил, что при таком неравенстве сил только быстрая смелая атака и обещает успех… наконец, прибавил с усмешкою: "Все же их не столько, чтобы заслонить нам солнце"» ^[15].

Принц Кобургский отговаривал Суворова от, как ему казалось, поспешных действий, ссылаясь на то, что русские войска изнурены марш-броском, а неприятельские позиции сильно укреплены. В конце концов Суворов раздраженно сказал, что если австрияк не разделяет его мнения, то он атакует турок одними своими войсками и надеется их разбить. Поскольку была затронута военная честь, принц счел за лучшее согласиться.

«Не стоит, — пишет Петрушевский, — вдаваться в предположение — исполнил ли бы Суворов вырвавшееся у него слово или нет, но ясно, что он прибегнул к своей угрозе как к последнему средству. Перед ним находился представитель тогдашнего, низко упавшего военного искусства, совершенно расходившегося с суворовскими принципами. Дело, которое Суворов строил на духовной натуре человека и обставлял целою воспитательною системой, понималось другими в виде какого-то графического искусства, требовавшего кучи механических подробностей, то есть, дрессировки. При такой основной разнице взглядов, возможно ли было свободное соглашение и не следовало ли разрубить Гордиев узел вместо его развязывания? Атака турецких позиций, таким образом, была решена».