Когда супруги не ссорились (а ссорились они постоянно), каждый жил своей жизнью, не слишком вникая в проблемы суженого. Беатрис высмеивала мужа, когда тот делился с ней своими наполеоновскими планами — иных у Миллера не бывало. Миллер, в свою очередь, пренебрегал весьма шатким материальным положением семьи. «Необходимость содержать жену и ребенка меня не слишком заботила», — с присущей ему откровенностью пишет он в «Тропике Козерога», и ему можно поверить.
Случалось, супруги делали попытки разъехаться — впрочем, довольно вялые. Осенью 1921 года Беатрис с дочерью уезжает в Рочестер. Оставшись в одиночестве, Миллер времени даром не теряет: снимает на пару со своим дружком Джо О’Риганом, таким же вертопрахом, как и он, студию, где прожигает жизнь. Не проходит, однако, и двух недель, как супруга пишет брошенному, но не отчаявшемуся супругу довольно миролюбивое письмо, где готовит почву для отступления и где проскальзывает намек на то, что деньги у них с Барбарой на исходе. Просьбу о финансовой помощи Миллер оставляет без внимания, однако отзывается хоть и короткой, но заботливой запиской: «Береги себя. И не вешай носа. Не исключено, что я свалял дурака». Интересно: в чем? Что отпустил жену в Рочестер? Или что на ней женился? Записка, как бы то ни было, обнадеживающая, переписка продолжается, спустя неделю муж спешит в Рочестер навестить жену и дочь, а спустя еще месяц семья воссоединяется. Миллеры вновь, как встарь, делят супружеское ложе, однако вспыхнувшее было чувство не настолько сильно, чтобы не прервать одну за другой две беременности.
Через год, воспылав очередной страстью, на этот раз к своей однофамилице, официантке Глэдис Миллер, уходит из семьи уже Генри. И тоже возвращается — причем не через два месяца, как Беатрис, а через два часа. Дело обстояло следующим образом. После очередного скандала Миллер решает порвать с женой навсегда, посреди ночи пишет Беатрис записку недвусмысленного содержания, состоящую всего из трех коротких фраз: «Мне все осточертело. Не жди меня больше. О тебе и ребенке позабочусь» (в письме в Рочестер тоже, кстати сказать, было всего три фразы, и таких же коротких). Записку кладет на видное место, едет к Глэдис, но ее заспанный, «неприбранный» вид его расхолаживает, и неверный муж дает задний ход. Любовнице говорит, что соскучился и приехал только за тем, чтобы пожелать ей спокойной ночи (?!), возвращается домой, обнаруживает свою записку там, где ее и оставил, рвет ее на мелкие кусочки и, раскаявшись в содеянном, укладывается к жене под бочок. Отношения восстановлены. До следующего утра.
Глава четвертая
БОСС
Способствовала восстановлению отношений между супругами и новая работа Миллера: амбициозная Беатрис ею, против обыкновения, осталась довольна. Генри повезло — и повезло совершенно неожиданно. До этого памятного январского дня 1920 года дела с устройством на работу не ладились. Вернее сказать: с устройством-то проблем не возникало; вот только увольняли Генри чуть ли не на следующий день после найма. «Я довольно сообразителен, но людям внушаю недоверие, — читаем чистосердечное признание в „Тропике Козерога“. — Когда я приходил устраиваться на работу, наниматель по глазам видел, что мне, в сущности, начхать, получу я ее или нет». Мужу-то было «начхать», и грошовую работу он менял чуть ли не каждую неделю («Поиски места сделались моим ремеслом»), а вот жене — нет.
И Генри — кажется, впервые в жизни — идет ва-банк. Поднявшись на двадцать пятый этаж административного корпуса известной на весь мир телеграфной компании «Вестерн юнион» (в «Тропике Козерога» эта кафкианская структура будет фигурировать как «Космодемоническая телеграфная компания»), он выдает себя за выпускника Колумбийского университета и требует встречи с президентом компании. Президент занят, но вице-президент с говорящей фамилией Уиллэвер (Willever — по-русски что-то вроде «Чего изволите») находит для наглеца время, долго с ним беседует, после чего отправляет на другой конец города в офис главного управления, где начинают твориться чудеса. Миллера усаживают в кожаное кресло, угощают дорогой сигарой и после короткого собеседования изъявляют готовность нанять агентом по найму: в курьерском штате компании процентная норма евреев и негров существенно превышена, руководство не в восторге, и предыдущий агент, «жиденок» Сэм Саттентайн, с позором уволен.
Взять Миллера в компанию готовы, но при одном условии — сначала он должен пройти испытательный срок, зарекомендовать себя не на «курьерном», а на фискальном поприще. Ему вменяется в обязанность безостановочно курсировать из одной конторы телеграфного агентства в другую и, наблюдая за ходом дел, представлять руководству отчет о работе «на местах». Предложение «хоть и было заманчивым, но дурно попахивало» («Тропик Козерога»), — Миллер тем не менее уверенно говорит «да».
И, проработав полгода у Уиллэвера негласным осведомителем за 240 долларов в месяц, садится в кресло агента по найму (а по-нашему — заведующего отделом кадров) «Вестерн юнион» с неограниченной властью нанимать и увольнять тысячи людей, претендующих на место в курьерской службе именитой компании. Целой империи, куда входят сотни контор, и каждая со своим штатом курьеров. И штатом постоянно меняющимся, руководству, в данном случае Миллеру, приходится вести неравную борьбу с «текучкой»: курьер уходил выполнять «комиссию», но возвращался далеко не всегда. По дороге у него могли измениться планы, ему могло прийти в голову, что выгоднее продавать газеты, стоя на перекрестке, чем носиться сломя голову по огромному городу. Поэтому постоянный штат курьеров составлял не более 20 процентов от несметной курьерской армии со средней зарплатой, не превышающей полсотни в неделю.
Миллер впервые в жизни (а ему уже под тридцать) стал нужным и важным человеком, в его руках оказались судьбы тысячи человек. От желающих работать в «Вестерн юнион» не было отбоя. С утра в кабинет всесильного «кадровика» набивались просители из всех мыслимых сфер жизни. Работу искали все: негры, евреи, индейцы, эскимосы. Бывшие уголовники, алкоголики, проститутки, эпилептики. Ученые, инженеры, дантисты, матросы, ковбои, музыканты. Одного такого музыканта из Миннесоты, Гарольда Орвиса Росса, изучавшего в Джульярде теорию музыки, Миллер пригрел: познакомил с женой, поселил у себя и потом долго с ним переписывался. Мечтали служить в «Вестерн юнион» и фермеры, и бывшие сенаторы, и сутенеры. И, конечно же, эмигранты. Многие — люди психически неполноценные и почти все — дошедшие до ручки и готовые на любую работу. Мужчины, женщины и даже дети лет десяти-двенадцати рвались в кабинет агента по найму, и у каждого имелась «про запас» своя слезная история. Три телефона звонили одновременно и, как в кабинете булгаковского Филиппа Филипповича Тулумбасова, не замолкали ни на минуту. Миллер, как и колоритный персонаж «Театрального романа», демонстрировал чудеса психологической эквилибристики, ведь, с одной стороны, нельзя было ослушаться приказов сверху — уволить, например, всех курьеров свыше сорока пяти лет или не нанимать калек. Нельзя было пренебречь гневными окриками из главного офиса: «Срезать зарплату! Увеличить время работы! Ускорить доставку корреспонденции!» С другой же — хотелось невозможного: усовершенствовать курьерскую службу и в то же самое время удовлетворить просьбы страждущих. Ради получения работы эти люди были готовы на всё и даже предлагали взятки (которые иной раз благосклонно принимались).