Только когда в дверь постучали, она опомнилась.
— Ох, простите, госпожа Мирра, я отняла у вас столько времени! — всполошилась Ингрид и грациозно, будто лебедь, вспорхнула с дивана. — Прошу вас, позвольте мне прийти снова! Вы так интересно рассказываете!
— Конечно, — согласилась я, не зная, плакать или смеяться.
— И вы не против, если я сейчас поговорю с вашей горничной? Я… Я совсем недавно в Ингойе и пока не обзавелась хорошей прислугой. А ваша горничная хорошо знает свое дело и сможет кого-то порекомендовать…
— Разумеется, — кивнула я, не видя причины отказывать.
Она держалась так откровенно и свободно, что это могло быть признаком либо поразительной наивности, либо беспримерной хитрости. И, право, я затруднялась однозначно это определить…
Мы условились еще встретиться — там, где не будет риска столкнуться с моим благоверным. «Уртехюс» подходил для этого как нельзя лучше — Ингольв от души презирал аромагию и старался держаться от нее подальше…
Когда на пороге показалась госпожа Уна, я от души пожалела, что не повесила табличку «выходной». Несмотря на витающие в комнате ароматы имбиря и апельсина, кофе и коньяка, от новой посетительницы несло горько-кислым недовольством — словно неспелым грейпфрутом.
— Вот! — она швырнула на столик какой-то сверток, даже не соизволив поздороваться.
Я приподняла брови и скрестила руки на груди. Терпеть не могу хамства и скандалов!
— Что это значит? — промолвила холодно, чувствуя, как в гармонию «теплых» запахов вплетается льдистая нотка мяты.
Госпожа Уна, нахмурив тщательно выщипанные брови, возмущенно закричала:
— Вы дали мне плохое снадобье!
Я поморщилась, когда в уши ввинтился ее визгливый голос.
Весьма серьезное обвинение. Впрочем, клиентам свойственно время от времени выказывать недовольство, притом чаще всего совершенно необоснованное.
— Чем же оно плохо? — поинтересовалась, заставив себя опуститься на диван и принять непринужденную позу. Предложила с улыбкой: — Присаживайтесь и, будьте добры, расскажите все по порядку.
Работая с людьми, непременно приходится выслушивать претензии, а иногда и устранять недочеты. Даже аромаги ошибаются!
Госпожа Уна намеревалась устроить скандал, а не разобраться в возникшей проблеме, но стушевалась. Когда на тебя с порога кричат, довольно сложно отвечать благожелательно, зато это сбивает бузотеров с толку. Конечно, я могу нагрубить в ответ, только это не лучшим образом скажется на моей репутации.
Так что пришлось спокойно слушать…
С недавних пор ее мучили боли в груди, которые я сочла проявлением расстроенных нервов. Немудрено: вскоре после замужества госпожа Уна обнаружила, что вышла за мота и игрока, который растратил ее приданое за какие-то несколько месяцев. После того он пожелал получить развод, однако опоздал: молодая жена уже ждала ребенка. Бессовестный муж лишился возможности расторгнуть брак и жениться на другой влюбленной глупышке, за что стал отыгрываться на жене.
Бедняжке пришлось искать пристанища у родни. Вскоре родился сын, болезненный и капризный ребенок. Дражайшие родственники каждый день ей напоминали, что кормят ее из милости. К тому времени муж, поговаривали, пристрастился к опию, так что перспектива совместной жизни пугала ее до дрожи, рождая к тому же отчаяние и озлобленность…
Я назначила ей корицу, чей сладковато-пряный аромат похож на теплое одеяло, под которым можно укрыться от невзгод…
Как выяснилось, вчера у госпожи Уны разболелась поясница. Вспомнив о чудодейственном согревающем масле, она тут же бросилась за ним. Однако не помогло, поэтому она решительно утроила дозу…
Каюсь, на этом моменте мне остро захотелось клиентку стукнуть.
— Госпожа Уна, — прервала я ее вдохновенное описание красных зудящих пятен на многострадальной пояснице, — к пузырьку с маслом прилагалась инструкция. Вы захватили ее с собой?
— Нет, а какое это…
— Так вот, там черным по белому написано: использовать не более одной капли, которую тщательно разводить в растительном масле, — я говорила негромко, но уверенно. — Вы использовали четыре капли в чистом виде. Чего же вы хотите от меня?
Она походила на кита, выброшенного волной на берег. С минуту она молча разевала рот, потом с упорством, достойным лучшего применения, повторила:
— Вы дали мне плохое снадобье!
— Госпожа Уна, — начала я вкрадчиво, — надеюсь, вы сейчас вернетесь домой, хорошенько отдохнете и одумаетесь. Да, одумаетесь! — вот теперь я слегка повысила голос. — Прежде, чем разругаться со мной в пух и прах, вспомните о тех многочисленных зельях, которые вы у меня заказывали. До сих пор они ведь не давали осечки, верно?
Я улыбнулась тепло и благожелательно, а ее бросило в пот. Кроме косметических снадобий она частенько обращалась ко мне за далеко не столь безобидными средствами против зачатия. Учитывая, что она уже давным-давно не жила с мужем, это могло изрядно скомпрометировать ее в глазах знакомых и, особенно, родичей. А оказаться на улице с ребенком на руках…
Госпожа Уна убралась восвояси, глядя на меня, словно хозяйка на вдруг взбесившегося мопса. Надо думать, она ждала, что я стану извиняться и сулить золотые горы…
Люди охотно отыгрываются на тех, кого считают безответными: самый ничтожный человечишка норовит хоть кошку пнуть! Родственники шпыняют госпожу Уну, а она выискивает, на ком бы сорвать злость.
Однако подобные сцены все равно изрядно действуют на нервы, даже если превосходно понимаешь их подоплеку. Проводив ее, я тут же полезла в шкафчик за успокаивающими мятными каплями…
Я люблю мяту.
Перечную — пронзительную, от которой перехватывает дыхание и пощипывает небо.
Лимонную — кокетливую, обманчивую, наряженную в сверкающие бергамотные ноты.
Кудрявую — нежную, по-детски чистую и почти робкую…
Я люблю мяту.
За прохладу, которой она брызжет даже в жаркий летний полдень. За умение успокаивать смятенные мысли и усмирять сердцебиение. За готовность лечь на виски прохладным компрессом и успокоить головную боль. За…
Я люблю мяту. Любопытные листики, выглядывающие поутру в саду. Невзрачные кусочки в чае. Капельки масла в темном стеклянном пузырьке…
Пошатнувшееся было душевное равновесие быстро выровнялось.
Не понимаю, как можно не замечать ароматы! Разве кто-то добровольно ослепит себя на один глаз?!
Вскоре я уже тихонько напевала, кружась по «Уртехюс». Вообще-то по моим ушам изрядно потоптались медведи, поэтому я пою только в одиночестве, когда уверена, что никто не подслушает мои экзерсисы.
Я принялась за уборку, прерванную визитом медсестры. Давно пора вытереть пыль и развесить по стенам небольшие пучки трав — в «Уртехюс» всегда должно пахнуть чем-то легким и приятным.