— Конечно, — согласился Петтер, тревожно на меня взглянув. — Галлин, побудь с ней, ладно?
И я вдруг поняла, что он беспокоится, чтобы я не выдала себя, обнаружив излишнюю чувствительность к запахам. Смешной — как будто теперь это имело хоть какое-то значение!..
Галлин курил какие-то на редкость вонючие папироски (если мне не изменял нюх, в составе был отнюдь не только табак!) и косился на меня с любопытством. Я же старательно изображала невозмутимость, размышляя о весьма широком круге знакомств юноши. Оказывается, я многого о нем не знала.
Наконец из ангара выглянул объект моих размышлений.
— Ми… — начал он, но не успела я усмехнуться (назовет меня по имени — и прощай, конспирация!), как юноша закончил бойко: — Милая, пойдем!
— Конечно, — согласилась я, пряча улыбку, и взяла его под локоть. — Пойдем, милый!
У Петтера дрогнула рука, но у него хватило самообладания принять такое обращение как должное.
— Ты присмотри за машиной, ладно? — попросил он Галлина.
— Ладно уж, летите, голубки! — согласился Галлин, туша сапогом окурок, и с душераздирающим скрипом запер за нами дверь.
К счастью, оказаться в полной темноте нам не грозило: Петтер распахнул задние ворота и зажег повсюду свет.
— Вот он, мой Бруни! — гордо сообщил юноша, широким жестом указывая на нечто, ранее, видимо, прикрытое тканью. — Биплан новейшей конструкции!
Пахло от Петтера гордым лавровым торжеством.
Я присмотрелась, сглотнула… и, отпустив локоть Петтера, обошла вокруг «Бруни».
— Мы полетим на этом?! — не поверила я, обозревая наше… средство передвижения.
— Ну да! — Петтер искренне удивился.
— Кажется, вы собирались соперничать в небе с драконами, — заметила я с сомнением. Назвать это сооружение гордым словом «самолет» у меня бы не повернулся язык. Конструкция из дерева, ткани и фанеры доверия не вызывала. Неужели оно вообще может оторваться от земли?!
— Ну… со временем! — выкрутился юноша, кажется, несколько смутившись. — Вы не бойтесь, я на нем уже не раз летал!
Я вздохнула — выхода все равно не было — и согласилась:
— Хорошо, показывайте, куда садиться!
— Сюда! — Петтер похлопал своего любимца по боку. — Спереди пилот, а пассажирское место сзади!
Я подошла поближе. Крутившиеся на языке эпитеты удалось проглотить с огромным трудом. «Пассажирское место» напоминало прорубь или отхожее место у селян. В деревянном корпусе была попросту вырезана дырка, в которой виднелась скамеечка.
Слава всем богам, что соответствующий запах не прилагался!
Впрочем, летать на таком аппарате наверняка страшно, а у пассажиров бывает слабый желудок или кишечник…
— Я боюсь! — честно призналась я.
— Не бойтесь, Мирра! — Петтер тут же приосанился, почувствовав себя героем и защитником. — Я же буду с вами!
Признаюсь, это единственное, что радовало меня в данной ситуации…
С посадкой возникли непредвиденные проблемы — утрамбовать меня вместе с юбками и шубой (не говоря уж о свертках и саквояже!) никак не удавалось. Сполна насладившись незабываемыми ощущениями пробки, которую пытаются затолкать в горлышко бутылки, в конце концов я не выдержала:
— Петтер, подождите! Так ничего не получится.
— Да, — согласился он. Придерживая меня за талию, помог выбраться из «пассажирской» дыры. Петтер отвел глаза и, поколебавшись, предложил тихо: — Может, останетесь? Мало ли что. Давайте, я сам?
— Не выдумывайте! — отмахнулась я. — Вам хель не поверят, следовательно, придется лететь вместе.
— И что вы будете делать?
— Переоденусь, — ответила я, критически разглядывая подол своей юбки и шубу, на которую не пожалели меха.
— Во что? — удивился Петтер.
Отличный вопрос: домой за вещами я заглянуть не сподобилась.
— Хм, — я огляделась в тщетной надежде найти хоть что-нибудь пригодное. Ничего, кроме парусины и шинели Петтера (бедняжка упарился, пока пытался затолкать меня в «пассажирское место») на глаза мне не попалось. И тут меня озарило: — Петтер, а у вас здесь нет запасной одежды?
— Запасной? — изумился он. — Ну, роба есть. Я в ней с механизмами вожусь. А что?
— Несите! — обрадовалась я…
Надо думать, внешний вид мой после переодевания скандализировал бы общество Ингойи настолько, что меня единодушно объявили бы буйно помешанной. По счастью, лицезреть меня в таком виде довелось лишь Петтеру, а он оказался юношей незаурядной храбрости (и отличного чувства юмора, что немаловажно!).
— Ужас, — констатировала я, оглядывая себя. Хорошо хоть зеркала здесь не нашлось! В комбинезоне из грубой темно-синей ткани (должно быть, чтобы меньше были заметны пятна, о которых мне старательно докладывало обоняние) и наброшенной на плечи шубе я наверняка выглядела… сногсшибательно!
Впрочем, это не помешало Петтеру меня обнять.
— Вы самая красивая! — заверил он серьезно.
— Клянетесь? — пошутила я, невольно улыбаясь.
— Клянусь! — торжественно произнес юноша, подняв левую руку. Пахло от него липовым цветом и медом — нежно, тепло и сладко. — Лучше вас нет!
— Спасибо, Петтер, — ответила я, чувствуя себя ненормально… счастливой?..
В переодетом виде мне удалось разместиться с относительным комфортом, подстелив теплую верхнюю юбку.
— Извините, у меня только один шлем и очки, — виновато сказал Петтер, убедившись, что я устроилась со всеми возможными (в данных обстоятельствах!) удобствами. — Вам лучше привязать шляпу шарфом. А сверху набросить шубу. Давайте, я помогу.
— Конечно, благодарю вас! — вежливо откликнулась я. Кажется, он искал любой повод, чтобы лишний раз ко мне прикоснуться. — И, Петтер, возьмите вот это! Нанесите прямо на одежду пять-шесть капель.
Я протянула ему припрятанный пузырек.
— Что это? — поинтересовался Петтер, послушно отвинчивая крышку.
— Мята, розмарин и фенхель, — объяснила я. — Вы ведь устали, а это поможет вам взбодриться.
— Спасибо, Мирра! — в тихом голосе Петтера, в его темных глазах было столько нежности, что у меня защемило сердце. Петтер шагнул прочь, потом остановился, кажется, колеблясь. В этом сарае было столько сильных и неприятных запахов, что улавливать его чувства мне удавалось лишь вблизи. Потом, решившись, он взял с полки бутылку, вернулся и протянул мне: — Выпейте, хоть глоток-два. Это… для храбрости!
Отказываться я не стала, хотя пить хельский самогон — все равно, что глотать огонь.
Зато когда я отдышалась и вытерла слезы, то обнаружила, что «Бруни» уже выкатился из ангара и теперь весело скакал по полю, освещая себе путь прикрученным на носу фонарем.