Исмир легко вытряхнул кусок льда, прижал к руке и груди, даже прикрыл глаза от облегчения. Только сейчас я сообразила, насколько терзал его жар.
— Какая странная рана! — удивилась я вслух, склонив голову набок.
Ответил мне, как ни странно, Петтер.
— Оружие странное, — он поднял с пола кинжал. Теперь лезвие его смотрелось совсем иначе — тусклое серо-черное, будто обугленное.
Исмир зашипел, отшатнулся, едва не свалившись со стула. Лицо его сделалось совсем странным: скулы заострились, губы сжались в тонкую линию, а глаза наоборот расширились, и в них будто плескалось хмурое северное море.
— Клык огня, — словно выплюнул он.
— Что? — хором спросили мы с Петтером, но ответить Исмир не успел.
В стороне захрипел и надсадно закашлялся Ингольв.
Признаюсь, меня разрывали противоречивые чувства.
Отвращение к человеку, готовому убить не только постороннего дракона (это еще можно было хоть как-то объяснить ложным патриотизмом), но и собственную жену. Притом не в пылу ревности, а обдуманно и хладнокровно! Разумеется, я понимала мотивы Ингольва. И его оскорбленную гордость, и тщательно скрываемую от самого себя вину, и унижение от моей мнимой измены с драконом. Даже желание жениться на любимой я могла понять. Понять — но не простить.
Однако инстинкт аромага заставлял лечить всех больных. А еще я чувствовала чуть брезгливую жалость. Все же Ингольв — отец моих детей, и отречься от него в одночасье я не могла…
Вовремя освобожденный Исмиром таз как раз пригодился. Не хватало еще загадить «Уртехюс»… хм, содержимым желудка моего муженька!
Тошнило Ингольва долго и мучительно. Пришлось поддерживать его за плечи и держать посудину. Масло мяты, обычно весьма эффективное в таких случаях, помогало мало.
Лицо мужа было мокрым и посеченным осколками стекла. Кажется, он упал прямиком в лужу пролитого масла. Хм, значит, к сотрясению мозга можно смело добавить отравление. В таких дозировках эфирные масла небезопасны.
Наконец спазмы перестали сотрясать Ингольва. Он откинулся назад, перевел дух и выругался — грубо и обреченно.
Потом открыл глаза и, увидев над собой мое лицо, покраснел еще сильнее.
— Любовника завела, с-с-сучка? — багровое лицо мужа искажала ненависть. — А ведь я почти поверил мальчишке, что ты с этой не людью не спала!
Я перевела взгляд на бледного, как смерть, Петтера, который старательно держался вне поля зрения командира (видимо, теперь уже бывшего — при иных обстоятельствах юношу ждал бы трибунал).
Хм, теперь понятно, почему Ингольв так охотно отпускал его со мной. У Петтера был приказ за мной следить.
М-да, пустили лису сторожем в курятник!
Наверняка за мной наблюдал кто-то еще, слишком своевременно Ингольв появился в «Уртехюс».
— Ингольв, успокойся, — попросила я, пытаясь держаться спокойно и доброжелательно, как с посторонним пациентом.
Надо думать, приказом о прогулках по берегу Ингольв одновременно убирал меня подальше, чтобы не путалась под ногами, и надеялся получить компрометирующие сведения о моих встречах с Исмиром.
— Успокойся?! — лицо его перекосила гримаса, опознать в которой улыбку стоило мне немалых усилий. — Ты! И твои… хель! Все равно… сдохнете! И твоя… Альг-исса — первой!
— Вряд ли, — светским тоном заметил Исмир, приблизившись по-кошачьи неслышно. Да и выражение его лица более всего напоминало кота, довольного жизнью (и хозяйскими сливками). — Руки у вас коротки, господин Ингольв!
Последние слова он произнес с издевательской вежливостью.
Увидев рядом с собой ледяного дракона, Ингольв вдруг побледнел до синевы, и лицо его стало походить на ритуальные маски хель. Ужас, отвращение, торжество… Я могла лишь благодарить милосердных богов, что от избытка запахов обоняние мое притупилось. Потому что нюхать выгребную яму и то было бы приятнее.
— У меня? — Ингольв оскалился. Лицо его снова налилось нездоровой краснотой. — Вас, твари, и без меня…
Он осекся, видимо, сообразив, что наговорил лишнего.
— Да-да, я вас внимательно слушаю, — голос Исмира был мягок, как пушистый свежий снег.
— Не дождешься, тварь! — словно выплюнул Ингольв. Глаза его были мутными, взгляд то и дело расплывался.
— А если я спрошу… настойчиво? — в спокойствии Исмира было что-то пугающее.
Я сжала руки, но промолчала.
Ингольв, явно балансирующий на краю обморока, усмехнулся с издевкой.
— Поздно, тварь!..
Глаза его закатились, нижняя челюсть отвисла.
Я прикусила губу, взяла его за руку, чтобы пощупать пульс, и попросила ровно:
— Петтер, будьте добры, подайте мне саквояж!
— Не нужно, — вмешался Исмир. Он присел на корточки возле Ингольва и провел ладонью над его лицом. Кожа Ингольва побледнела на глазах, а дыхание замедлилось настолько, что в первый момент мне показалось, что оно совсем пропало.
Однако не успела я испугаться, как сердце Ингольва робко дернулось в груди. Раз, другой… Но медленно, милосердные мои боги, так медленно!
Я подняла взгляд на Исмира.
— Я всего лишь слегка его заморозил, — ответил он на немой вопрос. — Не беспокойтесь, ему это не повредит. Всего лишь немного поспит.
— Надеюсь, — начала я, но договорить мне не дали.
Многострадальная дверь вновь с треском распахнулась, и в «Уртехюс» ворвались леденцы… Полагаю, их вызвали соседи, встревоженные моим криком и доносящимися из «Уртехюс» странными звуками.
Объяснения с доблестной полицией взял на себя Исмир. Учитывая, что среди них не нашлось никого выше констебля, затруднений у него это не вызвало.
Десяток негромких фраз, среди которых то и дело слышалось грозное «дело Льда», и непрестанно кивающие головами стражи порядка отправились восвояси. На смирно лежащего в уголке Ингольва они косились с тихим ужасом, на меня с опаской (надо думать, подозревая, что я весьма ловко избавилась от мужа руками ледяных).
Когда стражи порядка отбыли, Исмир вздохнул с явным облегчением и уселся на стул. Рана явно причиняла ему сильную боль, к тому же он выглядел предельно ослабленным.
Заперев дверь, я искренне надеялась, что больше визитеров не будет.
— Выпьете чего-нибудь? — предложила я, избегая обращаться к дракону по имени. — А вы, Петтер?
— Кофе, — тут же откликнулся юноша.
Все это время он изображал молчаливое привидение, и я уже стала за него беспокоиться.
Сочтя, что стимуляторов с меня на сегодня достаточно, себе я заварила ромашковый чай. Петтер, как уже сказано, предпочел кофе, а Исмир — мятный ликер.
Запах нима в лаборатории уже почти выветрился, так что разместились мы там. Надо признать, среди пузырьков, баночек и пакетиков, кастрюлек и свечей наш маленький клуб заговорщиков смотрелся уместнее.