Петтер был на диво немногословен. Он молча подал мне руку, помогая спуститься по обледенелым ступенькам; распахнул дверцу автомобиля; тронул машину с места…
Ингойя осталась позади. Петтер без лишних вопросов рулил в сторону все той же бухты. Видимо, отныне мои променады по берегу будут происходить там.
В памяти всплыли некоторые детали прошлой… кхм, прогулки, и я почувствовала, как щеки мои заливает румянец. Нужно отвлечься, заговорить о чем-то другом! Чтобы не думать и не вспоминать.
— Кажется, инспектор Бернгард подозревает меня, — сказала я наигранно легкомысленно.
Петтер бросил на меня взгляд, усмехнулся и качнул головой.
— Вряд ли, — не согласился он. — Скорее меня.
— Но вас-то почему? — удивилась я. — Уннер ваша невеста… — я запнулась и поправилась с усилием: — Была вашей невестой. Вряд ли она давала вам повод для ревности, а другие мотивы не приходят мне в голову.
Покосившись на меня, Петтер еще сильнее сжал руль.
— Не называйте ее моей невестой. В тот раз… Ну, когда у нас с Уннер было свидание, я сказал, что не женюсь на ней. — Голос юноши звучал устало, но твердо. — Инспектор решил, что я ее… соблазнил и бросил.
— Не женитесь? — не поняла я, туго соображая от недосыпа. — Почему?
Петтер ударил по тормозам так резко, что меня бросило вперед.
— Вы с ума сошли… — начала я, но договорить он мне не дал.
Притянул к себе, крепко поцеловал в губы.
— Петтер, — растерянно произнесла я, когда он наконец позволил мне вдохнуть.
Он слегка улыбнулся, и я только сейчас поняла, насколько он устал. Вокруг его глаз чернели круги, лицо осунулось. Кажется, не одна я не спала этой ночью.
— Разве вы не понимаете, Мирра? — улыбка мелькнула и пропала, теперь Петтер был убийственно серьезен. — Я же люблю вас! Как я мог жениться на другой? Это было бы нечестно. Я очень виноват перед Уннер, что не сразу это понял.
Я вздохнула. Мальчишка! Не думаю, что Уннер порадовала его честность.
— Петтер, я… — слова словно застревали в горле, а исходящий от Петтера аромат — фиалка и миндаль, немножко сливок — кружил голову. Я сглотнула и попробовала снова: — Петтер, послушайте, все было замечательно, но…
— Но вы не хотите продолжать, — закончил он. Запах аниса будто встопорщил острые углы, и к нему добавилась кислинка петитгрейна. Обида. Отстраненность.
— Ингольв — мой муж. — Тихо напомнила я. Радости это обстоятельство мне не доставляло. — И ваш командир, Петтер. Возможно, потом…
— Потом? — странным тоном повторил он. Отвернулся, завел мотор.
Аромат пихты — смолисто-хвойный, прохладный — звучал раскатисто и гулко. Смирение. И крапивой жалила боль.
Только спустя долгую минуту до меня дошло. Петтер ведь уверен, что никакого «потом» не будет. Что эта история закончится для него, как и для остальных, рудниками или казнью.
Но теперь я знала твердо: я сделаю все, чтобы он жил. Нельзя позволить ему стать одной из жертв этого дурацкого заговора!
— Петтер, — беспомощно проговорила я и замолчала. Что тут можно сказать?
Не глядя на меня, Петтер дернул плечом.
— Не надо, госпожа Мирра, — он выделил голосом это холодное «госпожа», словно очерчивая границу между нами. — Мне не нужна ваша жалость.
Сухой аромат чабреца, упрямая резкость эвкалипта… И соленый вкус печали.
А во мне вскипели досада и злость.
— Прекратите! — потребовала я резко. — Зачем вы все усложняете?
— Усложняю? — повторил Петтер горько. — Я бы отдал все на свете, чтобы вы хоть недолго…
Не произнесенное «любили меня» будто повисло в воздухе холодным туманом.
— Не нужно мелодрам, — попросила я, отвернувшись. Я понимала, что причиняю ему боль, но… иначе будет хуже.
Петтер промолчал, и только исходящая от него жаркая перечная горечь выдавала его эмоции.
А меня раздирали противоречивые желания. Хотелось обнять его, попросить прощения за свою резкость. И одновременно — ударить еще больнее.
Безрассудное чувство ко мне принесет ему только разочарование. Нам обоим следует забыть о том, что произошло вчера…
Петтер затормозил на берегу. Сложенные на руле руки, скорбная складка губ… Сейчас казалось, что ему никак не меньше тридцати.
— Я немного прогуляюсь, — выдавила я.
Он молча кивнул, не двигаясь с места.
Я с некоторым трудом выбралась из автомобиля и огляделась. Здесь все было по-прежнему: обрывистые скалы, бушующее внизу море, низкие серые тучи.
Медленно, увязая во влажной глине, я двинулась вдоль берега. Небольшой пляж, как полукруглая сцена, камень, на котором стоял Исмир…
На ступеньках лестницы не осталось и следа льда, но спускаться я не стала.
Подошла к самому краю обрыва и замерла, глядя на воду. Размеренный шум волн, белые клочья пены, неповторимый свеже-соленый аромат…
Как же я люблю море!
Вдали, на глубине, мелькнула гибкая тень, и я невольно сделала еще шажок, всматриваясь в размытую серую мглу горизонта…
И вскрикнула, когда меня рывком оттащили назад.
Разумеется, это был Петтер.
— Что вы… — возмутилась я, но он с силой встряхнул меня за плечи, так, что лязгнули зубы.
— Не смейте! Не смейте! — Петтер тряс меня, как грушу. — Слышите? Не смейте!
Обычно смуглое лицо его было иззелена-бледным и испуганным.
— Прекратите! — умудрилась выговорить я, едва не прикусив язык.
Петтер замер, потом с каким-то сдавленным звуком обнял меня. Сердце его отчаянно колотилось.
— Я так испугался, — признался он мне в макушку. Шляпа моя не выдержала тряски и, должно быть, валялась где-то в грязи.
— Глупости, — возразила я. Надо думать, мальчишка вообразил, что я собираюсь прыгнуть.
Он ничего не ответил, только еще сильнее прижал к себе.
И я, каюсь, не удержалась: уткнулась лицом ему в грудь и глубоко вздохнула. Тяжелый терпкий аромат ветивера — как надежный якорь в этом бушующем мире.
Петтер украдкой коснулся губами моих волос, и я, стараясь не думать о возможном продолжении, спросила торопливо:
— А у вас в машине нет кофе?
Он хмыкнул, без труда разгадав мой маневр.
— Есть, конечно!
— Тогда пойдемте! — обрадовалась я.
Потом мы долго пили кофе со свежайшей выпечкой, непринужденно болтая о пустяках, по молчаливому уговору не касаясь болезненных тем.
Я откусила кусочек круассана с абрикосом и прикрыла глаза, едва не мурлыча от удовольствия.