Зеленая лампа - читать онлайн книгу. Автор: Лидия Либединская cтр.№ 90

Страница

Он протянул руку и достал с полки том тургеневских писем, бережно переплетенный в ситец, темно-синий с серыми цветочками.

– Как мало еще изучено всё, что сделал этот человек и писатель! – снова заговорил Корней Иванович. – Возьмите эту книгу, я вам дарю ее! Прочтите внимательно и постарайтесь написать статью. Ну, хотя бы о взаимоотношениях Тургенева и Толстого… Трудно, сложно?! Очень! Не бойтесь, что поначалу получится поверхностно (ведь для этого надо очень много знать, а вы пока ничего не знаете!), будет похоже на школьное сочинение. Печатать вашу статью никто не станет. Для себя напишите. Для себя! – настойчиво повторил он. – И не жалейте времени, не торопитесь. Потом принесете, и мы вместе прочтем. Я буду ругать вас, потому что статья будет наверняка плохая, очень плохая. Может быть, даже накричу. А вы терпите! Терпение и выносливость в судьбе литератора так же необходимы, как талант и трудолюбие… А даты рождений и смертей выучите обязательно. И Добролюбова, и Рылеева, и Тютчева, и Вяземского, от Державина до Блока – я проверю! А теперь, – он легко поднялся с кресла, – идемте ужинать и бегите домой, не то скоро комендантский час, и еще, чего доброго, придется вам из-за меня, старика, ночевать в милиции…

Дома я долго разглядывала (именно разглядывала, а не читала) подаренную мне книгу. Она оказалась вся испещрена пометками Корнея Ивановича – вот уж кто читал ее внимательно! Изданная в 1884 году, книга изрядно пощипана цензурой, и все вычеркнутые места были бережно вписаны карандашом. А на первой странице Корней Иванович написал: «Была у него жажда выслушивать свой голос, быть своим собеседником, кокетничать перед собой…» С трудом разобрав эти полустершиеся строчки, я снова услышала голос Корнея Ивановича и во всей конкретности почувствовала его стремление проникнуть не только в суть творчества писателя, но и в характер.

Книжка эта, которую я храню вот уже тридцать лет, сыграла большую роль в моей жизни, но об этом несколько позже.

…Придя на следующий день к Корнею Ивановичу, я увидела в его кабинете высокого черноволосого человека.

– Познакомьтесь, – сказал Корней Иванович. – Поэт, переводчик, художник Вильгельм Левик. – И продолжал, обращаясь к Левику: – Ваши переводы прекрасны! Если бы Ронсар писал по-русски, он просто не смог бы написать иначе. Прочтите еще раз, прошу вас…

Как передать ощущение чуда, охватившее нас, когда в военной Москве, где плыли за окнами безмолвные аэростаты, а улицы и площади топорщились противотанковыми ежами, вдруг зазвучали великолепные стихи и вечности, и любви! Стихи, созданные четыре столетия назад, пережившие мировые катаклизмы, звучали современно, потому что утверждали неизбежность наступления мира на земле и необходимость борьбы за него: ведь мир – это любовь, красота, счастье…

Я никогда не забуду взволнованного лица Корнея Ивановича. Он слушал Левика с важностью первооткрывателя, взглядывая на меня гордыми, победительными, влажными глазами: вот, мол, какие еще сокровища хранятся в тайниках искусства!

А когда Левик кончил читать, вдруг сказал неожиданно:

– Собирайтесь, друзья, поедем в Переделкино, должен исполнить наказ Марии Борисовны и поглядеть, что делается на даче.

Был тихий сентябрьский золотистый денек. Листва устилала дорожки. Подходя к даче, Корней Иванович заметно разволновался и, чтобы скрыть волнение, вдруг легкими, быстрыми и огромными шагами не побежал, а проскакал по аллейке, громко напевая:

Вот лягушка по дорожке

Скачет, вытянувши ножки…

– А ну, молодежь, можете так? – обратился он ко мне и к Левику.

Нет, угнаться за ним было невозможно!

– Сначала пойдем в сад, я покажу место, где в прошлом году хотел зарыть «Чукоккалу»… – сказал Корней Иванович.

Мы шли по длинной кленовой аллее.

– Вот, кажется, здесь… – Он остановился и пошевелил носком ботинка ворох яркой листвы.

Медленно возвращались мы к даче, где в те дни располагалась воинская часть.

– Всего год прошел, как мы уехали отсюда, – говорил Корней Иванович, – а как всё изменилось! И я совсем другой стал. Как-то там мои книги?

Книги почти все оказались целы. Исчез лишь комплект некрасовского журнала «Современник». На его месте аккуратными рядами стояли экземпляры воинского устава. Молоденький лейтенант что-то смущенно объяснял Корнею Ивановичу.

– Ничего, – не дослушав его, сказал Корней Иванович. – У Блока в восемнадцатом году всё Шахматово сгорело. А он не жалел, только махнул рукой и сказал: «Так надо, поэт ничего не должен иметь…» Кончится война, достанем новый комплект «Современника». – И шутливо откозыряв, обратился к лейтенанту: – Спасибо за порядок в доме! Доложу хозяйке, что всё на местах!

Он взял с полок десятка два старых книг и попросил нас увязать их.

– Пусть дожидаются меня в городе…

И еще один военный вечер запомнился мне. Мы возвращались с Корнеем Ивановичем из консерватории после лекции академика Тарле о международном положении.

Корней Иванович рассказывал мне о Блоке. О том, как проходил с ним вот здесь, вдоль Тверского бульвара в последний приезд Блока в Москву весной 1921 года. О Блоке – человеке земном, грешном, прекрасном. О Блоке-ученом. О его педантичности и аккуратности. О кабинете Блока, о его библиотеке и архиве. О неподкупной честности художника. О бесстрашии блоковской правды. О его болезни. О его смерти. Говорил с такой любовью и болью, словно хотел вложить в мою душу эту свою любовь и боль. И вложил. На всю жизнь вложил…

А потом Чуковский уехал в Ташкент, и мы переписывались. И в письмах та же забота, то же стремление заставить учиться:

«Дорогая Лидочка.

Пишу Вам при свете луны, так как свет у меня внезапно выключили. В моих московских воспоминаниях Вы стоите в стороне от всех лохматым, добрым русским медвежонком, и я рад, что Вы есть на свете… Но – учитесь ли Вы? (Простите за нескромный вопрос.) Ходите ли Вы в институт? Читаете ли материалы по Тургеневу? Я не сомневаюсь, что материалы Вас увлекли, но что Вы с ними сделали? Удалось ли Вам использовать их? Добыли ли новые? Хватило ли у Вас времени и терпения возиться с этими архивными прелестями? А что Вы сделали с Машенькой? Отправили ли ее в Алма-Ату? Всё же, я думаю, в конце концов это самое лучшее. Грозна будет московская зима. У меня есть своя Машенька, и зовут ее – Коля. Он сейчас в Кронштадте, и у меня болит о нем стариковское сердце. Пишет ли он Вам?

Луна зашла за облака, и мне еще труднее стало писать.

Целую Вас. Написали ли Вы новые стихи? Пошлите мне и Коле. Почтительно приветствую Машеньку.

Ваш Чуковский».

«Милая Лидочка! Мы 17-го выезжаем в Москву. Мария Борисовна, Женечка и я. Рад, что увижу Вас и Машу. Надеюсь повидаться с Колей – но удастся ли? В Москве холод, а у нас декабрь – январь – солнце, свежая трава, люди ходят без пальто, я сплю при открытом окне. Приходите на ул. Горького. Не знаете ли, как ее утеплить? Воображаю, какой там холодище.

Я свою сказку всю переделал, хочется почитать Вам. Привет Юрию Николаевичу. Приносите все свои стихи и статью о Тургеневе.

Страница