Осип Мандельштам - читать онлайн книгу. Автор: Олег Лекманов cтр.№ 29

О внутреннем состоянии Мандельштама, расстававшегося с Цветаевой, выразительно свидетельствует еще одна деталь из ее письма Елизавете Эфрон: «Кроме того, <он> страстно мечтал бросить Коктебель и поступить в монастырь, где собирался сажать картошку». ^[246]

Вместе с братьями Осипом и Александром Мандельштамами в коктебельском доме Максимилиана Волошина летом 1916 года проживали еще не написавший своих лучших стихов Владислав Ходасевич, художница Юлия Оболенская, пианистка и композитор Юлия Федоровна Львова, чьей дочери – Ольге Ваксель спустя несколько лет предстояло стать героиней Мандельштамовской любовной лирики… Если верить Ходасевичу, местное общество отнеслось к Мандельштаму без особой приязни. «Мандельштам. Осточертел. Пыжится. Выкурил все мои папиросы. Ущемлен и уязвлен. Посмешище всекоктебельское», – писал 18 июля Ходасевич Б. А. Диатроптову. ^[247] Следует, впрочем, учитывать то обстоятельство, что и всегда—то не слишком доброжелательный Ходасевич в данном случае мог быть раздосадован собственным неуспехом на поэтическом вечере, который состоялся 18 июля в Феодосии. Из письма Юлии Оболенской к Магде Нахман: «Ходасевичу и <актеру> Массалитинову, на бис читавшему Пушкина, <из публики> кричали: „Довольно этих Мандельштамов“». ^[248]

В двадцатых числах июля Осип и Александр Мандельштамы получили телеграмму от отца с сообщением о тяжелейшем инсульте, который случился у Флоры Осиповны. 26 июля, не приходя в сознание, мать поэта скончалась в петербургской Петропавловской больнице. Старшие сыновья успели только на похороны. Заупокойная служба совершилась в Доме для отпевания умерших еврейского Преображенского кладбища. Описание этой службы находим в таинственном Мандельштамовском стихотворении, в основу которого легли впечатления от погребения матери:

«Со смертью матери начался распад семьи Мандельштамов, – свидетельствовал младший брат поэта, Евгений. – Каждый из нас по—своему пережил это тяжелое горе. Мы сразу ощутили пустоту и неустроенность. Мучила мысль о нашей вине перед матерью за ее раннюю смерть, о нашем эгоизме и недостаточном внимании. Смерть матери оставила свой след на душевном складе всех сыновей. Особенно сильно поразила она наиболее реактивного из нас – Осипа. <…> Чем старше становился Осип, тем острее ощущал он свою вину перед мамой. Со временем Осип до конца понял, чем ей обязан, что она сделала для него». ^[250] Полукомический и трогательный штрих из мемуаров Нины Бальмонт—Бруни: «…они с братьями страшно любили свою мать, и когда нуждались в деньгах, то посылали друг другу телеграмму: „Именем покойной матери, пришли сто“ или „прошу сто“. И Осип Эмильевич говорил: „Никогда не было отказов, но зато мы этим и не злоупотребляли“». ^[251]

Новый, 1917 год Мандельштам встретил у Каблукова, успев пережить еще одну влюбленность – в грузинскую княжну Саломею Николаевну Андроникашвили (Андроникову). «Нервная, очень подвижная, она все делала красиво: красиво курила, красиво садилась с ногами в большое кресло, красиво брала чашку с чаем, и даже в ее манере слегка сутулиться и наклонять вперед голову, когда она разговаривала стоя, было что—то милое и женственное» (из рассказа В. Карачаровой «Ученик чародея», прототипом героини которого, как установил Р. Д. Тименчик, послужила Андроникова). ^[252] Мандельштам посвятил Андрониковой несколько стихотворений, в том числе – прославленную «Соломинку» (1916):

Февральская революция застала поэта в Петрограде. Десять лет спустя, в повести «Египетская марка» он пренебрежительно обзовет автомобили Временного правительства «шалыми» (11:473), само правительство – «лимонадным» (11:473), а государство – уснувшим, «как окунь» (11:478). Но это, без сомнения, – ретроспективная оценка. Первоначально Мандельштам встретил Февраль 1917 года с воодушевлением. Е. А. Тоддес совершенно справедливо отметил, что о тогдашних настроениях поэта красноречиво свидетельствует принятое им весной 1917 года решение опубликовать свое недавно созданное стихотворение «Дворцовая площадь». ^[254] Стихотворение это завершается зловещей эмблемой черно—желтого императорского штандарта:

Четырьмя годами раньше Мандельштам написал загадочное восьмистишие о той же Дворцовой площади, в третьей строке которого карикатура на Павла I была совмещена с шаржем на Александра I, а в четвертой – Александр I и Александр II через общее имя были объединены в целостный образ императора, замученного зловещим Зверем из Апокалипсиса (употребленная в шестой строке формула «на камне и крови» должна была напомнить читателю о храме, сооруженном на месте смертельного ранения Александра II):