Ты следующий - читать онлайн книгу. Автор: Любомир Левчев cтр.№ 71

В 30-е годы, организовывая знаменитые процессы ликвидации пролетарских вождей ленинской когорты, Сталин применил страннейшую судебную тактику. Возможно, ее подсказали ему такие люди, как Вышинский. А может, наоборот, он подсказал ее им. Все подсудимые полностью признавали свою вину. А признание собственной вины не случайно называется «королевой доказательств». Эта королева не терпит возражений, свидетельствовал мой старый друг Аркадий Ваксберг. Она не только казнит, но еще и позорит своих жертв, освобождая от вины и даже производя в герои их палачей. Мне не попадалось ни одного удовлетворительного объяснения тому факту, что им всегда удавалось вытянуть эти самые «абсолютные признания» (это уже другая тема). Но Хрущев был порождением этой эпохи процессов и «абсолютных признаний» врагов. Именно эти самоубийственные исповеди расчистили Хрущеву и ему подобным путь на вершину власти. И он, будучи не в состоянии забыть этот прием, применил его к мертвому Сталину. На XX съезде Хрущев прочитал признания партии в чудовищных злодеяниях. Историческая вина за них должна была рухнуть на плечи чудовища Сталина. Это казалось возможным, ведь «Сталин был партией и партия была Сталиным». Да. Мертвец полностью признавал свою вину, но живой многомиллионный организм был готов покончить жизнь самоубийством. Вульгарный прагматик Хрущев не понимал, что Сталин и партия и в самом деле едины. Это два лица одной и той же легенды. «Я» и «мы» на одном и том же языке. Хрущев не верил в поэтические метафоры, пока они не понадобились ему самому. Но было уже поздно. Когда Хрущев предъявил свои претензии на знак равенства между ним и партией, партия была уже умерщвлена «королевой доказательств», и это убийство повлекло за собой в историческое небытие и самого Никиту Сергеевича. Все остальное было лишь долгой агонией. Миллионы людей умирали в адских муках только потому, что искренне связали свою жизнь с этой уже мертвой системой. Идеал, как душа, отлетел от нее. И она стала лишь разлагающимся трупом.

Все это было на руку настоящим убийцам. КГБ превратился в полновластного властителя советской империи.

Американцы утверждали, что удивлены свержением Никиты. Но вряд ли это удивление испытывали все поголовно. Директор ФБР Эдгар Гувер был тогда самым сильным и опасно информированным человеком на Западе…

Уинстон Черчилль и эту мелодраму посмотрел как абсолютный победитель. Вскоре балаганчик ему наскучил. И он спокойно мог «выйти из зала». Как он и поступил 24 января 1965 года.

•

А что происходило в это время «дома»?

Владко пошел в школу. Она находилась в Западном парке и была видна с балкона. Так что мы наблюдали, как наш сын с портфелем, который был больше его самого, медленно бредет, останавливаясь у мусорных баков и что-то им рассказывая. Тогда Дора начинала кричать, как Господь с небес:

— Иди быстрее! Опоздаешь!

И Владко исчезал в переполненном детьми будущего дворе. Зачем мы его торопили?!

Марта же пошла в садик. Утром она там часто плакала, потому что какая-то идиотка нянечка просила каждого рассказать, что он ел на ужин. Непонятно почему, может, даже от страха, Марта никогда не могла вспомнить, что было вечером в ее тарелке. Но и соврать, как другие дети, которые вдохновенно перечисляли не то, что они ели, а что хотели бы съесть, она тоже не могла. Тогда я вместе с Мартой получил психологическую травму.

Но куда больший удар нанесла нам школа Владко. В один прекрасный день он вернулся домой бледный и озадаченный. Их учительница придумала «анкету для педагогической тетрадки». После банальных вопросов «Кем работают твои мама и папа? Есть ли у тебя брат и/или сестра?» следовали пункты позаковыристее: «Насколько велика ваша квартира? Есть ли у вас легковой автомобиль и какой он марки? Есть ли у вас телевизор?..» Мой сын философски воспринял вопрос о машине. Но то, что только у двоих из класса не было телевизора, причем одним из таких обделенных оказался он сам, Владко подкосило. Я было решил устроить скандал, но Дора меня остановила. Увы, пришлось занять денег и купить телевизор…

Начинало воцаряться глупейшее потребительское отношение к жизни! Откуда оно вылезло и почему его преподавали в школе? Вульгарное потребительство — это самый верный симптом гибели идеалов.

По примеру Оттоманской империи, которая из-за поражений не могла расплатиться со своим войском и потому разрешала ему грабить христиан в собственных провинциях, потребительский социализм, который не мог удовлетворить возраставшие «личные потребности» своих гвардейцев, разрешал им разворовывать общенародную собственность…

•

Вернувшись из подземного царства мертвого идеализма, я должен был сделать что-нибудь реалистическое в интересах моей травмированной семьи. После летнего отдыха на Варненском море в апреле следующего года мы поехали кататься на лыжах в Ситняково (в дом отдыха писателей — бывший охотничий замок Фердинанда в Риле). Мы оказались в этом деревянном дворце практически в одиночестве. Гуляли в лесу под великанскими соснами, с которых, как плащ волшебника, свисали серебристые лишайники. Охлаждали бутылки в ледяных речках. Пекли картошку на углях первобытных костров.

Однажды из тени возник человек с голым торсом. Он пружинисто шагал наверх. На его рюкзаке болтался автомат.

— Это тропинка до Сарыгёла? — спросил он на всякий случай.

Сарыгёл был еще одним царским охотничьим домиком.

Мы видели, как вооруженный мужчина остановился возле нашего дома отдыха и через окно обменялся несколькими фразами с его директором (бывшим милиционером). После того как гость, не снимая рюкзака, выпил чашку чаю, он принялся столь же стремительно карабкаться наверх. Так мы узнали, что в Болгарии была совершена попытка переворота — промаоистского, возможно вдохновленного свержением Хрущева. Исчезнувший генерал Анев находился в розыске, а Горуня покончил с собой…

Тодора Живкова никто не тронул. Зато сменили председателя Союза писателей Камена Калчева. На его место назначили идальго Димитра Димова. Злые языки говорили: «Наконец-то эти козлы, писатели, нашли себе ветеринара, который их вылечит». Но старые чекисты предрекали, что в ближайшее время ЦК примется руководить Союзом писателей через его партийного секретаря. Тогда им был Димитр Методиев.

«Изучение жизни» (или одиночество) открыло мне глаза на грустный факт: болгарское общественное мнение слишком легко и бездумно дает интриганам манипулировать собой. Ядовитые сплетни беспрепятственно становятся «Верую» честных дураков. Путь от «Осанны!» до «Распни его!» нигде и никогда не был таким коротким и легким. Из-за каждого куста нашей истории выглядывает сломанный и позабытый идол. Как на острове Пасхи…

Йордан Радичков приютил меня в своем «редакционном кабинете» — маленькой комнатушке, изначальное предназначение которой было совершенно неясно. Два наших письменных стола и четыре стула превратили ее в подобие баррикады. Только дети могут хорошо себя чувствовать в чуланчике, полном пыльных чудес.

В отделе документации мне разрешали полистать «Лайф» и «Пари-матч», а наше окно служило для нас «Плейбоем». Пробитое в глухой стене, оно выходило на мастерскую, в которой было много красавиц швей.