Загубленная жизнь Евы Браун - читать онлайн книгу. Автор: Анжела Ламберт cтр.№ 85

Через три дня союзные войска высадились в Норвегии. Траудль Юнге отметила:

Однако замужество Гретль изменило как отношения Евы с сестрой, так и ее душевное состояние. Кузина Гертрауд описала новую расстановку сил между девушками, которые прежде были ближайшими подругами и наперсницами:

Не важно, любила Гретль мужа или нет: она теперь была замужем, а Ева так и оставалась любовницей. Или, скорее, не столько любовницей, сколько женщиной «всегда к услугам своего мужчины» из преданности и известного чувства ответственности. Брак сестры вызвал у Евы ряд психологических проблем. Их всегда связывали очень близкие отношения, и вот она отдала свою сестру и лучшую подругу в жены человеку, которого не уважала.

Ева осталась одинокой, как никогда. С уходом Гретль — боготворившей и поддерживавшей ее с самых ранних лет, когда они еще жили на Изабеллаштрассе, — Ева ни для кого больше не была на первом месте, и уж точно не для Гитлера. Даже утвердившись в своем положении, она все так же страдала от унизительной анонимности, которую ей продолжали навязывать. Как и Фегеляйн, она надеялась, что законные семейные узы, приблизившие ее к фюреру, повысят ее статус. Теперь она официально считалась geselhchaftsfahig— достойной светского общества. «Теперь я свояченица Фегеляйна, — говорила она. — Теперь я наконец хоть кто-то». Как это ни грустно, но, почти десять лет проведя в качестве любовницы Гитлера и хозяйки Бергхофа, Ева была о себе столь низкого мнения, что пыталась заявить о своих правах в Оберзальцберге, опираясь на брак сестры с выскочкой, втершимся в окружение фюрера.

Сегодня резвое веселье на фотографиях и кинопленках Евы с конца тридцатых до самого разгара войны выглядит жутковато — выходки людей, не то сумасшедших, не то отрезанных от внешнего мира. Она и ее приятели гуляли, устраивали пикники, загорали, дышали чистым горным воздухом, охапками собирали полевые цветы, плавали, хвастались спортивными навыками (ну, по крайней мере, Ева) на берегах ослепительно синего озера Кёнигзее. Миллионы немецких женщин выбивались из сил, чтобы прокормить семью, мастерили прокладки из распоротых джутовых мешков, стирая и перестирывая их, пока запах не становился невыносимым. Что сказали бы они, узнав об этих беспечных забавах? Но по комфортной жизни Евы трудно судить, знала ли она об ужасах, творящихся вокруг. Скорее уж можно предположить, что не знала. Насколько вероятно обратное?

Нетерпимое, авторитарное национал-социалистическое движение было исключительно мужским начинанием и остается таковым для горстки разочарованных неонацистов, кичащихся своей символикой и мечтающих о несуществующем времени и месте, где их будут уважать и бояться. В двадцатых и тридцатых годах немецких мужчин привлекла доктрина, поднимающая мужчину над женщиной, бойца над мыслителем, повиновение над рассудком, иерархию над достоинством. Их будоражили всенародные демонстрации, чьи атрибуты — униформы, марши, песни, флаги, факелы, фейерверки и фюрер — затмевали религиозные. Они откликались на гомоэротические образы молодых мужчин — рабочих и солдат — в фильмах и на пропагандистских плакатах. Их завораживали простые побудительные лозунги и фальшивые доспехи национал-социализма. Женщин меньше волновали призывы, их прельщало восхваление добродетели жен и матерей, заботящихся о семье и поддерживающих мужей. Нацизм превозносил их за выполнение своих обязанностей, каковое раньше всеми воспринималось как само собой разумеющееся. Они тянулись к Гитлеру — вдохновенному, целомудренному герою, — к которому чувствовали нечто среднее между благоговением и девичьей влюбленностью. Идеал нацистской женщины олицетворял полную противоположность всему, за что борются феминистки. Она приходила в мир как инструмент репродукции и хранительница домашнего очага, а не как личность с собственными мыслями, талантами, потребностями и правами. Иначе говоря, женщины могли быть национал-социалистами при условии, что не будут думать и задавать вопросов. С точки зрения мужчины, самый простой способ достичь такого результата — не обсуждать при женщине политику. На протяжении военных лет бессвязные проповеди Гитлера за ужином записывались дословно. Однажды вечером в 1943 году он сказал: «Я не выношу женщин, рассуждающих о политике. А уж если их некомпетентные суждения затрагивают военные темы, это становится просто неприлично. <…> Галантность не позволяет нам давать женщинам возможность ставить себя в неловкое положение».

Распределение обязанностей между полами строилось на самоопределении арийской расы. Мужчины и женщины равны только в основной функции — продолжении рода, при необходимости вне брачных уз. Гитлер считал, что лучше незамужняя, но полноценная мать, чем высохшая старая дева. Правда, к Еве это, похоже, не относилось.

Нацисты верили в старинный тевтонский уклад, когда мужчина был воином, а на женщине держалась семья. Мужчины занимали почти все руководящие посты в национал-социалистическом государстве, в то время как женщины исключались из политической жизни.

Но отстранение от политики не отнимало у женщин возможность видеть и реагировать на увиденное, прислушиваться к голосу совести и пытаться сопротивляться тому, чего они не одобряют. Больной вопрос, на который ищет ответ эта книга: были ли Ева Браун, а также моя мать и ее сестры, и их мать, и мои дорогие, не от мира сего двоюродные бабушки, и с ними миллионы других несчастных немецких домохозяек, хорошими людьми или плохими, пусть и по ассоциации? Запятнаны ли они моральным разложением, которому национал-социализм подверг их мужей, братьев и сыновей? Можно ли, в частности, обвинить в соучастии Еву, поскольку она бездействовала пред лицом абсолютного зла? Виновна ли она особенно из-за ее связи с Гитлером? Вынесение приговора требует объективного анализа того, что она знала или, приложив усилия, могла бы узнать. Понимала ли она когда-нибудь, что ее возлюбленный был инициатором и вдохновителем двенадцати лет жестокого насилия, начиная с программы эвтаназии в тридцатых годах? Что он хотел стереть с лица земли евреев Европы и спокойно жертвовал десятками миллионов жизней на войне? Увы, доказательств из первоисточников прискорбно мало, и о правде можно только гадать.

Ричард Эванс, авторитетный специалист по истории Третьего рейха, подчеркивает, насколько опасно опираться на ретроспективную оценку, осуждая тех, кто не мог предвидеть будущее: