Загубленная жизнь Евы Браун - читать онлайн книгу. Автор: Анжела Ламберт cтр.№ 59

Одиннадцатые Олимпийские игры открывались Зимними играми, проходившими в Гармиш-Партенкирхене с 6 по 16 февраля 1936 года. Ева следила за ними с особенным интересом. Основное действо развернулось через пять месяцев в Берлине на глазах у высокопоставленных лиц, журналистов и любителей спорта, собравшихся со всего мира. Ева неприметно сидела несколькими рядами выше Гитлера. Церемония открытия проходила 1 августа. На обширной арене тысячи немецких спортсменов двигались слаженно, как единое целое, образуя олимпийский символ из пяти соединенных колец. В ошеломляющем финале иглы света пронзили ночное небо — «собор света» Шпеера, — когда погас олимпийский огонь. Даже убежденный антифашист Роберт Байрон вынужден был похвалить представление:

Внушительная композиция, затрагивающая струны патриотизма и поклонения героям. Йозеф Геббельс, с 1933 года министр народного просвещения и пропаганды, знал, что успешная пропаганда должна взывать к сердцу, а не к разуму. «У немецкого спорта только одна задача: закалить характер немецкого народа, вселить в него боевой дух и непоколебимое чувство товарищества, необходимые в борьбе за существование». Отрежиссированный спектакль, спортивные рекорды и щедрое гостеприимство превратили Олимпийские игры в хвалебную песнь Германии, которую нацисты желали прославить через своих спортсменов: олицетворение физической красоты, дисциплины и согласованности.

Состязания продолжались шестнадцать дней, и в течение этого времени партийные лидеры пытались превзойти друг друга, закатывая самые невероятные пиры для особо важных гостей. «Чипc» Ченнон — не из тех, кого легко поразить богатством, — записал в своем дневнике после одного из банкетов Геринга:

Только без зверств. Ченнон, несмотря на все свое светское щегольство, был доверчивым простофилей. Запись продолжается: «Геринг принял нас, улыбаясь, весь обвешанный орденами и знаками отличия, рука об руку с женой… В Геринге есть что-то определенно языческое, отзвук арены, хотя говорят, что он может быть очень жестким и безжалостным, как и все нацисты, когда обстоятельства того требуют. Но внешне он казался воплощением детского тщеславия и любви к зрелищам». Вопреки дурным предчувствиям, Чипе и многие другие английские гости набивали желудки за столом у Геринга — и у Геббельса, и у Риббентропа.

По окончании Олимпийских игр американский журналист Уильям Шайрер — один из немногих, узревших страшное будущее сквозь дымовую завесу помпезной церемонии, — написал: «Боюсь, что нацисты преуспели в своей пропаганде. Во-первых, они организовали Игры с невиданной доселе роскошью, и это польстило спортсменам. Во-вторых, они проявили себя с самой лучшей стороны перед именитыми гостями, особенно перед крупными предпринимателями». Иностранные зрители увезли с собой впечатление миролюбивой, процветающей и дружелюбной нации. Олимпийские игры значительно умерили прежние опасения многих в отношении нацистской Германии.

На следующий год Гитлер заказал Альберту Шпееру проект нового, еще более колоссального стадиона в Нюрнберге на четыреста тысяч мест, уверенный, что Олимпийские игры отныне всегда будут проводиться в Германии.

Огромные пространства архитектуры Шпеера с широкими лестничными пролетами, увенчанными возвышением с красными, черными и белыми свастиками, возводили фюрера на пьедестал. Недосягаемая, демоническая фигура, он обращался к немецкому народу: «Вы должны следовать этой всеобъемлющей потребности подчиняться!» Отказ выполнять волю Гитлера приравнивался к отречению от Германии, от высокой чести принадлежать к немецкой нации, к арийской расе. Очень немногим хватало независимости и смелости не поддаться этой иллюзии, противостоять гипнотической силе его речей и прислушаться к внутреннему голосу совести и разума.

Когда 16 августа Игры завершились, Ева не имела возможности разделить с возлюбленным ликование по поводу успеха Германии или поздравить с тем, что немецкие спортсмены завоевали больше всех золотых медалей (если не считать чернокожих американцев). Гитлер оттачивал последние детали четырехлетнего плана преобразования немецкой экономики. Маленькая фрейлейн Браун, как всегда безымянная, проскользнула в одну из служебных машин, возвращавшихся в Мюнхен или Бергхоф, и уехала вместе с остальной свитой. Если бы кто-то вдруг поинтересовался, кто эта хорошенькая девушка, ему бы ответили, что она секретарша.

Под покровом внешних приличий атмосфера Бергхофа была пропитана эротическим напряжением. Учитывая обилие незамужних машинисток, телефонисток, поварих и горничных, ставленники Гитлера со своими здоровыми инстинктами получали виртуальное «право первой брачной ночи» и пользовались им вовсю. «В Бергхофе постоянно кипели страсти. Там протекали многочисленные любовные романы — по крайней мере, просто романы; насчет любовных не знаю, — но все дышало чувственностью. Гитлер не был чувственным человеком, хотя, насколько я понимаю, с Евой Браун он имел совершенно нормальные отношения» [Гитта Серени, из интервью для фильма «Адольф и Ева»]. Геринг был похотливым развратником, бравшим любую женщину, какую пожелает, и мало кто осмеливался отказать ему. Почти все мужчины заводили любовниц, иногда с ведома жен. Герда Борман, мать десятерых детей, терпела откровенные связи мужа с его секретаршей и с актрисой Магдой Беренс. Чета Геббельс имела относительно маленький дом на «Горе» и редко туда приезжала, предпочитая свои роскошные владения на полуострове Шванензее возле озера Ваннзее. Отчасти, возможно, потому, что Йозеф Геббельс со своей богатой личной жизнью старался держаться подальше от взыскательного взора Гитлера. Отвечая за пропагандистские фильмы, он непрерывно наслаждался «постельным кастингом». Кандидатки в актрисы, ищущие его расположения, знали, что придется с ним спать. Любовницы сменяли одна другую в бурном водовороте адюльтера. Когда актриса Лида Баарова заняла постоянное место, его жена Магда изводилась от ревности (хотя сама крутила в то время роман с Карлом Хенке, личным секретарем Геббельса). Прекрасная Баарова чуть не разрушила брак Геббельсов, но в конце концов Гитлер выгнал ее, дав двадцать четыре часа на сборы, и приказал Йозефу и Магде сойтись вновь и наладить отношения, нацистские лидеры, особенно имеющие по нескольку детей, не обременяли себя семейной этикой, которую проповедовала партия.