Загубленная жизнь Евы Браун - читать онлайн книгу. Автор: Анжела Ламберт cтр.№ 38

Как первый лагерь, Дахау являлся прототипом всех последующих в отношении как планировки, так и беспощадных правил дисциплины. Кое-кому из первых охранников поначалу, наверное, трудно было обращаться с заключенными как с «недочеловеками», но вскоре они наловчились. Местному населению (лагерь расположен в нескольких километрах от Мюнхена на окраине деревни Дахау, бывшей артистической общины) объяснили, что лагерь предназначен для «политических диссидентов» — нарушителей порядка, политических оппонентов и врагов нового рейха. После этого мало кто проявлял беспокойство. А Ева? Знай она, что такое концлагерь, выдержала бы ее любовь к Гитлеру? Правда просто не поддавалась осмыслению. Жители Дахау закрывали глаза и затыкали уши в течение десяти лет, но не могли и дальше отрицать существование кошмара, когда зловоние тысяч незахороненных разлагающихся тел начало щекотать им ноздри. И все же, очевидно, никто не протестовал.

В апреле 1933 года нацисты объявили бойкот еврейским предприятиям. Модницы жаловались, что с исчезновением еврейских модельеров немецкая одежда лишилась утонченности. По иронии судьбы жены главных помощников Гитлера, Марта Геббельс и Эмми Геринг, ни на что не обращали внимания и продолжали одеваться у еврейских портных и торговцев готовым платьем до конца тридцатых годов, пока официальные указы, предписывающие полную «ариизацию», не отняли у них эту возможность.

Евреи были уволены со всех государственных должностей, включая преподавательские. Список лиц, «нежелательных» в расовом отношении, становился все длиннее. В июле 1933 года новый закон потребовал принудительной стерилизации калек, цыган, чернокожих граждан Германии и представителей смешанной расы («мулатов», как их называли). На случай, если кому-то не очень понравятся эти меры — а таких было много, — пропагандистская махина во все горло прославляла Гитлера и Национал-социалистическую партию за выполнение обещания подарить новую надежду, новые рабочие места и новую гордость Германии. В сентябре 1933 года семьсот безработных мужчин с франкфуртской биржи труда получили извещение, что им предстоит присоединиться к сотням тысяч рабочих, занятых в строительстве новых автомобильных дорог. Их привезли на стройку, где Гитлер символическим товарищеским жестом собственноручно вырыл первые два кубометра грунта. Площадку, где он копал, пока пот не покатился у него со лба, пришлось оградить решеткой, чтобы рабочие не таскали оттуда горстями землю в качестве драгоценной реликвии.

В июле следующего года, 1934-го, опираясь на ранее принятый «Декрет о защите народа и государства», партия приняла так называемый «закон фюрера». Согласно оному Гитлер единолично воплощал волю нации, и его желание ставилось превыше всего. Спустя месяц, после смерти Гинденбурга, Гитлер был провозглашен «фюрером германского рейха», которому все офицеры должны были принести присягу верности как главе государства и верховному главнокомандующему национальной армии. Через восемь месяцев после чуть не обернувшегося провалом получения поста канцлера человек, которого Гинденбург и его министры рассчитывали держать под контролем, стал диктатором однопартийной системы. Дебаты, консенсус и здравый смысл сменились поклонением, подогреваемым масштабными съездами, где Гитлера и его помощников приветствовало безупречно отрежиссированное народное ликование. СС и гестапо повиновались воле Гитлера, а не букве закона. И его воля скоро приобрела четкие очертания. В октябре 1934 года по всей Германии были арестованы гомосексуалисты. В следующем марте — введена воинская повинность. В апреле под арест отправились тысячи Свидетелей Иеговы и увидели свет еще несколько антисемитских законов о гражданстве евреев. Для тех, кто сумел распознать эти знамения за завесой нацистской пропаганды, Черные События уже маячили на горизонте, отбрасывая зловещую тень на залитые солнцем автострады и богатые урожаи.

Пока Ева не утвердилась в роли mattresse еп titre ^[14], годы (1932–1935) протекали в неопределенности, но, судя по фотографиям, она никогда не позволяла себе афишировать свое внутреннее напряжение. Она развлекалась, принимая очаровательные позы на террасе в Хаус Вахенфельде, кружась в танцах, словно не знала никаких забот. Маска выглядела так убедительно, что Еву считали поверхностной и фривольной, хотя сохранившиеся страницы ее дневника дышат болью и отчаянием. Мало кто знал, что она была подвержена приступам черной меланхолии, подчас принимающим форму тяжелой депрессии. Эта черта объединяла их с Гитлером. Неровный темперамент Шикльгруберов проявлялся во вспышках ярости или слезливой сентиментальности, которые его секретарши описывали как «почти шизофренические». Его настроение колебалось от предельной любезности и уважения к ним до всплесков неконтролируемого бешенства, свидетелями которых становились его подчиненные-мужчины. Но в то время, как Гитлер мог давать себе волю, Ева не имела права утратить внешнюю веселость из-за скверного расположения духа — он не потерпел бы уныния на ее лице. Ее обязанности, как у всякой любовницы, заключались в том, чтобы привносить радость в его жизнь, помогать ему расслабиться после тяжелого дня. Она находилась рядом, чтобы любить и ласкать его, и была готова доказать это в любой момент.

Государственные дела продолжали держать Гитлера в разлуке с Евой. Пока он грелся в лучах всеобщего обожания, она прозябала в роли безымянной девочки за прилавком под пятой сурового отца. Гитлер запретил ей говорить о нем с кем бы то ни было, и это вынуждало ее изливать на страницах дневника личные горести, становящиеся невыносимыми. 28 мая 1935 года она написала ему письмо, умоляя — о чем? О посещении, знаке привязанности, собаке, наконец, чтобы хоть кто-то был ей верен и предан? Она не посмела бы написать то, что хотела сказать на самом деле: прими же решение — люби меня или оставь в покое! Позже, под конец длинного, мучительного дня, Ева находилась на грани нервного срыва, а записи в ее дневнике стали еще сумбурнее, чем прежде. «Я только что отослала ему письмо, которое все решит. Вопрос: придаст ли он этому хоть какое-то значение? Посмотрим. Если он не ответит до вечера, я приму 25 пилюль и тихо засну, чтобы проснуться в ином мире». Она ждала реакции, томясь неизвестностью и бессилием. «Боже, я боюсь, он не ответит сегодня. Если б хоть кто-нибудь помог мне — как же все это ужасно давит». Ее родных не было дома, видимо, они где-то развлекались. Одна в квартире (она, должно быть, нарочно так подстроила, что показывает, как мало родители знали о ее душевном состоянии), Ева подвела итог своим размышлениям: «Возможно, мое письмо ему передали в неподходящий момент. Возможно, мне не стоило писать. Я все-таки решила принять 35, это будет верная смерть. Если бы он хоть велел кому-нибудь позвонить мне». Ответ все не приходил. Было уже поздно, и Ева знала, что, находясь в Мюнхене, Гитлер любит проводить вечера со своими друзьями. Она прождала весь день в состоянии нарастающей тревоги и горечи, и ее отчаяние достигло предела. В конце концов, убедившись, что ждет напрасно, она проглотила двадцать таблеток ванодорма, сильного успокоительного. Ей казалось, этого будет достаточно, чтобы убить ее.