Анна Иоанновна - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Курукин cтр.№ 102

Маслов пытался убедить в необходимости предлагаемых им мер самого Бирона. Секретарь Анны Авраам Полубояринов записал, что «хотел-де он (обер-камергер. — И.К.) послать по Маслова и говорить с ним сам»; он склонялся к необходимости «указом объявить, чтоб как возможно в прокормлении сами [помещики] старались, и дабы более на них жалобы не было; а ежели впредь то сыщется, то без всякой милости будут штрафованы, и для того велеть их непрестанно принуждать» . Так и было сделано: именным указом от 4 декабря 1734 года Анна вновь потребовала от помещиков и «управителей» кормить крестьян под страхом наказания кнутом и каторжными работами; «равное истязание» грозило не исполнявшим «смотрение» за землевладельцами воеводам и губернаторам . Отметить подушную подать ни министры, ни императрица не решились…

Государственное правление — тяжкое ремесло. Фаворит как будто не был бездушным и жестокосердным: он выступал за раздачи хлеба из государственных магазинов и в принципе не возражал против убавки оклада — но как обеспечить финансирование армии, ещё не закончившей операции в Польше? И как должны были реагировать на правительственные угрозы рядовые помещики, часто не имевшие достаточных запасов для «поправления» своих мужиков? В апреле 1735 года серпуховская провинциальная канцелярия сообщала, что многие дворяне сами «от голоду отощевают и от тощеты некоторые и помирают». Некоторые получили хлебные ссуды из московского провиантского «магазина», но когда эти раздачи, осуществлённые по приказу вице-губернатора П. Вельяминова-Зернова, были признаны незаконными, должны были зерно вернуть.

Маслов не отступил. Будучи тяжело болен, он нашёл силы подготовить на подпись императрице указы о выпуске медных денежек и полушек на два миллиона рублей и о «пожаловании» — отмене первой половины «подушных денег» за 1735 год и просил Полубояринова: «О известных указах для Бога аз, и как ты верной её императорского величества раб, ибо времени не терпит, я сколько можно её императорскому величеству о худом состоянии крестьян доносил, и предстательством его сиятельства милостивого графа обер-камергера её императорское величество милость паче прошения нашего являть соизволит. Буде же в том известная остановка от господ министров продолжается, то истинно противу всех резонов…»

Двадцать первого января 1735 года обер-прокурор подал императрице экстракт из донесений нижегородского прокурора Полочанинова, в котором, между прочим, говорилось, что в вотчинах самого кабинет-министра А.М. Черкасского крестьяне питались лебедой и дубовой корой. Маслов понимал, что у государства нет возможности компенсировать неуплату подушной подати, но всё же главным считал спасение голодающих крестьян. Он умолял императрицу отменить подушный сбор — и добился своего: 27 января, накануне годовщины восшествия на престол, Анна Иоанновна повелела «сложить» подушную подать за первую половину года .

Но сам же Маслов, по должности отвечавший за сбор недоимок, стал инициатором указа от 23 января 1735 года о взыскании их в трёхмесячный срок с самих землевладельцев и об ограничении помещичьего винокурения. Нетрудно догадаться, как отнеслись к этим мерам дворяне, с которых Сенат приказал «доимку взыскивать и править на самих без всякого послабления; буде же и затем платить не станут, то каких бы оные чинов ни были, держать под караулом без выпуска» .

В том же году в Серпухове, где был расквартирован Сибирский полк, сидели под арестом ветераны — отставной майор Иона Прончищев, капитан Яков Селиверстов и два десятка поручиков, прапорщиков и прочих чинов. В Ярославской провинции в «полковых дворех» Кексгольмского и 2-го Московского полков в том же положении оказались мелкопоместные отставные штаб-, обер- и унтер-офицеры; вместе с ними сидели старосты и приказчики и жёны отсутствующих владельцев, а также вдовые помещицы — «вдова Анна Петровская жена Близ-някова», «вдова Лукерья Артемьевская жена Аверкиева». В Севске под охраной драгунов Пермского полка сидели «человек з двести»; полковое начальство рапортовало, что «ставит экзекуции» неплательщикам «мест во сто и болше» — но безуспешно, те всё равно не платили . Можно представить, сколь «непристойно» высказывались сидевшие «под караулом» в адрес придворных-«немцев», которые в данном случае были ни при чём…

У правительства было недостаточно ресурсов для раздач. Из-за ранней зимы 1734/35 года урожай в некоторых местах оказался под снегом, а начавшаяся Русско-турецкая война истощила южные земли России и Украины, которые могли бы компенсировать недород в центральных районах. В Смоленской губернии число умерших и бежавших достигало 38 процентов от ревизского числа душ; недоимки по подушной подати с 1735 года стали быстро расти. Последствия голода в наиболее пострадавших территориях ощущались до самого конца царствования Анны Иоанновны.

В 1733 году для охраны порядка в Новгороде, Киеве, Воронеже, Астрахани, Архангельске, Смоленске, Белгороде, Казани, Нижнем Новгороде, Пскове, Вологде, Калуге, Твери, Переяславле-Рязанском, Костроме, Ярославле, Симбирске, Орле были учреждены особые «полиции». Капитанов или поручиков местных гарнизонов назначали полицмейстерами, для караулов и содержания съезжих дворов им придавался унтер-офицер и 5–10 рядовых и канцеляристов; жалованье им выплачивалось из гарнизонных сумм и «сборных денег, которые будут во взятых в тех полициях», то есть за счёт населения.

Брать штрафы полиция научилась быстро, а вот обеспечивать порядок — нет. Подходящих кадров для этого не было. В 1736 году Кабинет отметил, что в полицию приходится зачислять строевых солдат и офицеров, что в условиях начавшейся войны увеличивало некомплект в полках. Министры размышляли, не разумнее ли будет переложить эту обязанность на горожан. На практике так оно и было: обыватели сами по разнарядке выходили охранять свои дома от воров и грабителей.

Охрана «благочиния» была тем более актуальна, что начался наплыв в города нищих, подёнщиков, дворовых, слуг. Однако власти часто были бессильны перед шайками беглых крестьян или дезертиров. На Пасху 1735 года одна такая «разбойническая компания» из шести десятков человек разгромила купеческую пристань на реке Выше, захватив на таможне две тысячи рублей. Поделив «дуван», разбойники пошли на лодках вниз по реке — в селе Благовещенском «жгли» приказчика, в селе Конобееве перебили всех «вотчинных начальников» и разграбили или уничтожили барское имущество. В богатом селе Сасове шайка грабила уже всех подряд: «побито до смерти крестьян мужеска полу 10, женска 1, раненых и зжёных огнём 13 человек»; в кабаке молодцы взяли казённые деньги «тысяч с пять и больше». Близ Сасова с разбойниками вступили в перестрелку шацкие гарнизонные солдаты, но некоторых сразу «подстрилили», другие «от того разбойнического страху» поспешно отступили. Лихие молодцы плыли не скрываясь, с песнями, при высадке заставляли местных попов служить у лодок молебны, «…имеютца вниз по реке Оке города Мурома в селе Карачарове. И в том селе розбили Павла Самарина, а ис того села куды оные разбойники поехали, о том неизвестны», — только и могли сообщить местные власти .

Другая шайка в это время гуляла под Калугой, где разгромила усадьбу помещика Домогацкого в селе Звегино. Три десятка человек «с огненным ружьём и рогатинами, с дубьём и ножами оный его дом разбили и пограбили», дворовых «били и мучили смертно» и, оставив связанными, «побрали разные его пожитки и деньги, подрали и пожгли выписи из писцовых и переписных книг и на его земельные дачи выписи и купчие на людей и на крестьян и все зделанные им записи, а также прочие письма». Один из лихих людей, беглый рекрут Ларион Телебиков, будучи пойман, рассказал: «…перед тем как выехать на разбой, был у нас спор. Беглые крестьяне Домогацкого Иван и Алексей Дмитриевы и есаул Осип Иванов кричали, что надо де Домогацкого изрезать в пирожные части, а я, Ларион, и другие мои товарищи не соглашались с ними; говорили им, не за что де резать его, надо только пожитки побрать». В муромских лесах били и грабили даже проезжих офицеров; в Алатыре, столице целой провинции, воевода «в имеющейся в ней (провинциальной канцелярии. — И.К.) денежной казне имеет от воровских людей немалое опасение» — охраняли её безоружные солдаты-инвалиды.