Джойс - читать онлайн книгу. Автор: Алан Кубатиев cтр.№ 108

Перед самым появлением книги Джойс и Нора прогуливались с миссис Барнс в Булонском лесу, когда мимо них прошел незнакомец и пробурчал что-то, что дамы не разобрали. Зато разобрал Джойс и весь побелел. Его затрясло. На расспросы он долго не отвечал, а потом сказал:

— Я никогда не видел этого человека, но он сказал мне на латыни: «Вы безобразный писатель!» Скверное предзнаменование, за день до выхода моего романа…

Но из Дижона 1 февраля пришло письмо от Дарантьера, где он обещал Сильвии Бич непременно прислать три экземпляра к полудню 2-го. Мисс Бич, памятуя рассказы Джойса об ужасах почтовой доставки, позвонила ему и попросила придумать что-то другое. Дарантьер переслал экземпляры с кондуктором экспресса Дижон — Париж, и Сильвия в семь утра примчалась на вокзал, нашла кондуктора, вручившего ей пакет с двумя экземплярами. Через десять минут она примчалась в такси домой к Джойсу, отдала ему один экземпляр, а второй увезла выставить в магазине. Публика толпилась перед витриной с открытия до закрытия.

Вечером Джойс, Натгинги, Уоллесы и Хелен Кляйфер, дочь партнера Куинна, ужинали в «Феррари», дорогом итальянском ресторане. Джойс сидел во главе стола, но чуть в стороне, переплетя ноги — пятка одной под икрой другой. На пальце у него был новый перстень — награда, которую он пообещал себе за этот день. Однако он был грустен, вздыхал и почти ничего не ел. Пакет с экземпляром «Улисса» он принес с собой, но сунул под стул, хотя Нора напомнила ему, что он шестнадцать лет думал об этой книге и семь лет ее писал. Все просили хотя бы открыть ее и показать, но Джойс отмалчивался.

Наконец, после десерта, он распаковал ее и положил на скатерть.

Переплет был в древнегреческих цветах: белый шрифт на синем фоне. Джойс считал их цветами удачи и напоминанием о Гомере и Итаке, белом острове в синем море. За книгу подняли бокалы, что глубоко тронуло Джойса. Два официанта-итальянца подбежали спросить, он ли написал «поэму», и попросили разрешения показать ее «падроне», хозяину. Хозяин был так же тронут, как автор.

Затем они отправились в кафе «Вебер», и там окончательно развеселившийся Джойс показал Лилиан Уоллес, Хелен Наттинг и Дороти Паунд, где они в книге: миссис Хелен Уайнгэддинг, мисс Лилиан и Виола Лайлэк, а также Дороти Кейнбрейк. Ему казалось, что это как раз доброе предзнаменование и пожелание удачи. Когда кафе закрылось, Джойс возжелал продолжения веселья, однако Нора энергично затолкала его в такси. Хелен Наттинг поблагодарила его, что он пригласил ее разделить дни рождения, автора и книги, и Джойс из окна поймал ее руку, чтобы поцеловать, но и не успел, и передумал.

Дарантьер задержал присылку дополнительных экземпляров, обнаружив ошибку на обложке, и Джойс немедленно занервничал. Через неделю прибыло меньше полусотни копий, и в марте Сильвия уехала в Дижон разбираться. Мисс Уивер был обещан экземпляр № 1 из нумерованных, но первый из привезенных экземпляров Джойс надписал Норе и вручил — в присутствии Артура Пауэра. Ему, Пауэру, Нора тут же и предложила купить эту книгу. Джойс улыбался, но явно без особого удовольствия. Книгу она, несмотря на его уговоры, так никогда и не прочла. Когда их пригласили на балет, чтобы отметить день выхода книги, Нора едва не вывела Джойса из себя, спросив, с чего это праздновать такие вещи.

Когда появилось издание со списком замеченных опечаток ^[134], он вложил в книгу записку для Норы, где сквозит глубоко затаенная обида:

«Дорогая Нора, то издание, что у тебя, полно опечаток. Пожалуйста, читай по этому. Я разрезал страницы. В конце — список ошибок».

Вскоре Джойс поехал навестить Августа Зутера, который делал статую поэта Карла Шпиттелера. Джойс спросил его, какой памятник он сделает ему.

— Полагаю, — ответил скульптор, — в облике мистера Блума!

— Mais non! Mais non! ^[135] — закричал Джойс.

Такого памятника действительно среди всех джойсовских монументов нет.

Разумеется, Джойс испытал все прелести, которые слава несет с собой, — для писателя это прежде всего полный произвол в толковании того, «что же автор хотел сказать нам этой книгой». Ему пришлось особенно туго. Ощущать сходство с героями романа значило признавать себя ничтожеством с кучей мелких грешков; восхищаться новаторством и приматом литературной техники над содержанием — соглашаться с дегуманизацией литературы. Появилась и другая версия: Джойс на самом деле ревностный католик и критикует современность с точки зрения догматов, собираясь вернуться в лоно церкви и привести многих за собой. Куда реже вспоминалось эффектное сравнение Ларбо — Джойс как новый Рабле и «Улисс» как «Человеческая комедия». Самому Джойсу, как многим писателям XX века, только льстила противоречивость и поливалентность толкований, но и досадовал он на это часто. Особенно раздражало его нежелание критиков увидеть сходство между «Одиссеей» и «Улиссом». Даже Паунд, автор нескольких отличных эссе о романе, почти не затрагивал эту параллель, хотя Элиот в «Дайэл» настаивал на ней и утверждал, что такое сопоставление древности и современности «имеет значимость научного открытия». Элиота Джойс поблагодарил с редкой для него сердечностью.

Уже вспоминалась знаменитая фраза Элиота: «Как бы я хотел никогда не читать эту книгу!» Однако многое в его собственной гениальной «Бесплодной земле», завершенной к концу 1921 года, есть прямая или косвенная перекличка с романом. На чаепитии с Вирджинией Вулф состоялся горячий спор о книге Джойса; там-то и прозвучала не менее известная оценка Вулф о «мерзком школяре, расчесывающем свои прыщи». В ее дневнике имеется менее резкое, но вполне снобистское высказывание, что роман содержит «нечто плебейское, не только в прямом смысле слова, но в самой литературной технике». Парадоксальнее всего, что творчество самой Вулф очень скоро начнут видеть сквозь линзу джойсовского метода, а пока Элиоту приходится доказывать ей, что Джойс подвел черту под реализмом XIX века, высмеял архаичность всех отживших стилей и не оставил им обоим выбора. Теперь следовало писать иначе или числиться молодыми старцами, неспособными к продолжению литературного рода. Английский поэт и критик Эдмунд Госсе отозвался еще свирепее: «Мне трудно пояснить вам суть славы Джойса… отчасти она из политики; отчасти это совершенно циничный призыв к полной аморальности. Разумеется, он не вовсе бездарен, однако это шарлатан высшего разбора. Мистер Джойс неспособен издавать свои книги в Англии, по причине их непристойности. Оттого он делает „частные“ издания в Париже и берет огромные деньги за каждый экземпляр. Он тип маркиза де Сада, только пишет гораздо хуже. Он чистейший образец ирландского англоненавистника… Повторяю, он не лишен таланта, но проституировал его самым бездарным образом».