Жертвы моды. Опасная одежда прошлого и наших дней - читать онлайн книгу. Автор: Элисон Мэтьюс Дейвид cтр.№ 25

Габриэль, или «Коко», Шанель родилась в 1883 году в семье рабочих и в возрасте двенадцати лет осиротела. В детском приюте воспитательницы-монахини научили ее шить ^[218]. В двадцать с небольшим лет будущая модельер устроилась на работу в модный магазин ^[219]. Вскоре ей удалось открыть магазин женских головных уборов на первом этаже дома, где находилась парижская квартира ее любовника. Тогда же Шанель обучилась техническим тонкостям ремесла у модистки Люсьен Рабате и отточила свое мастерство, сотрудничая с «Королевой модисток» Каролиной Ребу (1837-1927) ^[220]. Неизвестно, от кого Шанель узнала о зеленых красках на основе мышьяка: от монахинь в приюте, от хозяина модного магазина, у которого она работала в юности, или от профессиональных модисток, с которыми сотрудничала, – все ее наставники принадлежали старшему поколению, хранившему память о мышьяке и, возможно, испытавшему на себе его вредное воздействие. На рисунке французской художницы Евы Гонсалес (1877), выполненном пастелью, изображена модистка за работой. Молодая девушка тщательно подбирает и составляет букет из искусственных цветов, чтобы украсить им дамскую шляпу. К тому времени во Франции запретили применять мышьяк в составе красок для изготовления декоративной зелени, но он по-прежнему широко использовался в производстве и упаковке модных товаров. Зеленые или отделанные зеленой каймой «картонки» – галантерейные коробки, подобные той, что держит модистка на рисунке Гонсалес, использовались для продажи, транспортировки и хранения аксессуаров. Анализ похожих обувных коробок из зеленой бумаги в Музее обуви Bata также выявил значительное количество мышьяка в их составе. Впрочем, еще в 1880 году шотландский химик обнаружил крайне высокий уровень содержания мышьяка в аналогичных коробках ^[221]. Учитывая исторические свидетельства и множество дошедших до нас предметов, содержащих мышьяк, сложно поверить, что этот сюжет был вычеркнут из истории моды. О нем напоминают лишь смутные суеверные страхи портних, зафиксированные создателями документального фильма.

В «Оксфордской истории технологии» Эрик Джон Холмйард справедливо утверждает, что в первой половине XIX столетия «не происходило значительного расширения палитры доступных красителей» ^[222]. Автор прав, поскольку, строго говоря, с технологической точки зрения, мышьяковый зеленый являлся пигментом, а пигменты, в отличие от красок, не растворимы в воде и других жидкостях на ее основе. Тем не менее даже беглый взгляд на предметы и изображения той эпохи позволяет заметить значительное количество нововведений в технологии окрашивания. Полученный химическим путем оттенок зеленого сразу стал популярным, и в него окрашивали модные интерьеры, одежду и потребительские товары. До 1780-х годов зеленый являлся «смешанным» цветом. Его получали, смешивая синие и желтые краски, например опуская ткань в кадку с зелено-синей синилью, а затем в кадку с желтой краской или наоборот ^[223]. Поскольку «среди природных красителей не существует светостойких желтых», зеленые и желтые тона оказывались особенно недолговечными ^[224]. Чтобы управляться с натуральными красителями, требовался высокий уровень мастерства. В XVII веке созданное на основе меди минеральное красящее вещество verdet (русское название: ярь-медянка. – Прим. пер.) обладало токсичностью, вызывало коррозию и использовалось только в особых случаях для изготовления театральных декораций ^[225]. Новая зеленая краска давала «легкий», «чистый» оттенок, «особо приятный глазу», и, словно по волшебству, сохраняла свою яркость как при дневном свете, так и при искусственном освещении ^[226]. Блеск, дешевизна, относительная легкость применения этого химического зеленого пигмента надолго сделали его идеальным, устойчивым модным цветом. Лишь восемьдесят лет спустя публика осознала ядовитость verdet и отвергла его.

Мышьяковая соль меди – плод изобретательского гения знаменитого химика-фармацевта Карла Вильгельма Шееле (1742-1786). Он умер в возрасте 43 лет от отравления токсичными газами и тяжелыми металлами, с которыми работал. В 1778 году химик опубликовал статью «Зеленый пигмент», в которой описал процесс его получения. Шееле вылил смесь калия и белого мышьяка в раствор медного купороса ^[227] и тем самым создал прекрасный оттенок зеленого – «Зелень Шееле». В 1814 году химики синтезировали более насыщенный оттенок пигмента с несколько отличным химическим составом (двойная соль уксуснокислой меди и мышьяковистокислой меди). Новый оттенок назвали «изумруд», или «швейнфуртская зелень», в честь города, где этот пигмент впервые вошел в массовое производство ^[228]. В Англии и Америке он получил торговое название «парижская зелень», а во Франции – Vert anglais, «английская зелень». По непонятной причине этот оттенок также называли в честь Вены, Мюнхена, Лейпцига, Вюрцбурга, Базеля, Касселя, Швеции и, помимо прочего, попугаев ^[229]. «Изумруд» распространился в Германии и скандинавских странах, где обрел бешеную популярность в декорировании интерьеров и костюмов. Кроме того, его применяли для окрашивания сладостей, продуктовых оберток, свечей и детских игрушек. То были яркие, но смертоносные оттенки, перед которыми не могли устоять покупатели.

Страстная жажда зелени, пусть даже и химически синтезированной, могла быть частью поклонения природе, свойственного эпохе романтизма. В период растущей индустриализации и преобладания в городской среде серого, коричневого и черного цветов оттенки зеленого служили освежающим контрастом, как будто привносившим вольный воздух в закрытые помещения. Наконец, зеленый вписывался в контекст характерного для XIX века отождествления женственности с природой. Женщин описывали как эротически привлекательные распустившиеся цветы: розовый цвет на щеках молодой женщины стал визуальным символом ее сексуального созревания и «спелости» ^[230]. В XVIII веке цветочные орнаменты и вышивки на верхней одежде встречались как в женском, так и в мужском костюме, но в XIX веке цветы ушли из мужского уличного гардероба, став привилегией женщин. Если женщины не могли раздобыть живые растения, на платья и украшения шли искусственные цветы – все же лучше, чем ничего.