– А что все-таки думает Дейдре?
– Можно спросить Боанн, – предложил Никодимус.
– Спросим. Но хотелось бы выяснить, что еще такого особенного во Франческе, помимо лучезарного пратекста.
– Доподлинно известно, что яда у нее на языке на целый серпентарий хватит.
– Это точно, – усмехнулся Шеннон.
– Впрочем, тут ничего странного. Красивая женщина, привыкла отшивать приставал, которых не пугает тугая коса и высоко задранный нос. Эх, ей бы поменьше яду и побольше сведений о втором драконе…
– Как вышло, что за три года войны с Тайфоном мы ни разу не столкнулись с этим вторым?
– Не знаю. Но яркий праязык Франчески внушает мне надежду, что Дейдре действует обдуманно. Как же ослепительно она сияет!
– Полагаешь, с этим связана ее возможная способность противостоять второму дракону?
– Пока никак не полагаю.
Они замолчали. Никодимус сосредоточился на гребле – они как раз вошли в протоку. По обе стороны возвышались покрытые секвойным лесом холмы, темные и безмолвные.
– Так где, говоришь, твоя сестрица? – снова заговорил Шеннон.
– Согласно последним вестям от Амади, в Огуне – встречается с делегатами Звездопада и Звездной академии.
– Пытается предотвратить образование Лиги Звездопада?
– Похоже.
– При этом она послала сюда Лотанну и Вивиан Нийоль, – размышлял Шеннон. – Насчет Лотанну все ясно – особые таланты. Но Вивиан?
– Что вы о ней знаете?
– Мало, – пожал плечами старик. – Почти все время трудилась в цитадели Звездопада. Я о ней даже не слышал, пока меня не отправили в Звездную академию: расцвет ее славы совпал с закатом моей. По-моему, она одной из первых в Астрофеле вступила в антипророческую фракцию.
Никодимус сделал очередной гребок.
– Может, припугнуть Вивиан? Выиграем немного времени.
– Нет, пока не узнаем получше, что планирует Дейдре, не стоит, – возразил Шеннон, массируя веки согнутым костлявым пальцем.
У Никодимуса противно заныло под ложечкой – даром что он видел эти выпирающие кости не первый раз. Шеннон тает день ото дня.
– Магистр, каково это – встретить собственный призрак?
Лицо старика исказила страдальческая гримаса.
– Больно видеть, что он еще существует… и тянется ко мне. Я чувствую себя так… словно уже умер.
– Мы отвоюем изумруд. И тогда я исцелю вас от проклятия…
– И у меня будет уйма времени сотворить другой призрак. Помню, Никодимус, помню. И тоже надеюсь, – глухо и устало проговорил магистр.
Никодимус подавил порыв бросить весла и взять его за руку. Прикосновение лишь добавит старику язв.
– Магистр, вам нельзя сдаваться.
– Я не сдамся, мальчик мой, – помолчав, ответил Шеннон.
Никодимус изо всех сил старался не замечать разрастающуюся в груди черную дыру. Чтобы отвлечься, он представил себе изумруд. Отвоевать его, и конец недугу. Хоть бы получилось! Нужно удвоить усилия.
– Нам есть ради чего жить, – скомканно подвел итог своим мыслям Никодимус и сосредоточился на гребле. Погрузить весло, провести, вытащить, погрузить-провести-вытащить.
– Да, – надтреснутым голосом произнес Шеннон, закутываясь плотнее. – Есть ради чего.
Какое-то время они гребли в тишине. Потом ее нарушило неожиданно смешливое сопение Шеннона.
– Знаешь, по-моему, самое необычное во Франческе вовсе не праязык.
– Да?
– Да. Самое необычное в ней – твоя оценка. – Шеннон помолчал. – Такого за тобой никогда не водилось.
– Какого? – озадаченно нахмурился Никодимус.
– Ты назвал ее красивой.
Никодимус упустил весло.
Волчий ручей был узким продолжением протоки, змеящимся в Багряных горах. Он единственный из всех рукавов водохранилища тек в крутом каменном русле. Рыбаки сюда не совались, опасаясь, что из леса на них кинутся ликантропы. Однако в последние два года по берегам рыскали отнюдь не ликантропы. В полумиле к западу от ручья притаился кобольдский лагерь – хижины, укрытые в густой секвойной роще.
Никодимус, завернувшись в толстый шерстяной плед, сидел на каменном берегу, наблюдая за рыбачащими учениками. Шеннон по просьбе Яша наколдовал несколько огненных светляков на стебель саванной травы, и теперь кто-то из кобольдов помахивал светящейся приманкой над водой, а Жила с Кремнем распластались на каменном карнизе.
Никодимус видел наполняющую водохранилище жизнь. Рассеянный в воде планктон не только придавал ей видимый обычным глазом зеленоватый цвет, но и пропитывал сиянием праязыка. Сквозь это слабое свечение проступали более яркие очертания рыб, привлеченных танцующими над водой светляками.
– Отчего рыбы плывут на свет? – пропел над ухом чей-то ласковый голос. – Ведь их там ничего хорошего не ждет.
– Богиня! – приветствовал Никодимус Боанн – нагорское божество, сделавшее Дейдре своей аватарой. Оставшись без ковчега, почти целиком уничтоженного Тайфоном, молодая богиня истаяла почти до эфемерности – но глаза по-прежнему светились лазурью, а волосы пенились горным ручьем. Пышные зеленые одежды раздувались, словно богиня шла по колено в воде.
Вокруг безмолвствовал лес: кроме капель с ветвей, ни звука. Дождь прекратился, ветер утихал.
– Шеннон поведал мне о ваших дневных злоключениях, – продолжала Боанн. – Я попыталась разгадать планы Дейдре, но, боюсь, глубже проникнуть в ее мысли мне не удалось.
Никодимус кивнул. Боанн села рядом.
– У тебя состоялось незапланированное купание по дороге домой.
– Шеннон рассказал?
– Сама чувствую.
Никодимус снова кивнул – как-никак Боанн водная богиня.
– Шеннон говорит, ты выронил весло, увлеченный мыслями о какой-то красавице.
Никодимус застонал.
– Я боялся, что это купание подмочит мою репутацию у кобольдов. Но когда я забирался назад в лодку, Шеннон объяснял им, что я замечтался о Франческе. Жила, кажется, понял, а вот остальные озадачились. Они ведь человеческих мужчин от женщин почти не отличают. Но когда разобрались, в чем дело, хохотали до упаду. Особенно Изгарь с Яшем. Подозреваю, эти двое меня теперь до старости изводить будут.
Боанн улыбнулась.
– И рыбаков окрестных жалко. Кобольдский хохот пострашнее эха из пылающей преисподней.
– Ты замечтался о Франческе?
– У нее непривычно яркий праязык.
– И он тебя влечет.
– Да, – не сразу признал Никодимус. – Но я не понимаю, влечет как мужчину к красивой женщине или как вот этих рыб? – Он кивнул на лазурные силуэты, толпящиеся под фонарным прутом. – Впрочем, в обоих случаях нечего мечтать попусту, нужно сосредоточиться на изумруде.