У входа меня встретили менеджер и одна из редакторов программы — было очевидно, что о моем визите их предупредили.
— Денис Владимирович? — вежливо переспросил вышколенный менеджер, тщательно скрывая удивление по поводу моей «боевой раскраски». — Очень приятно, проходите. Сейчас поднимемся на шестой этаж в гримерку, а после на третий — в студию. Начало через полчаса.
На шестом было несколько гримуборных, краем глаза я заметил, что в одной из них толпится масса народу в ожидании своей очереди припудрить нос. Основную категорию составляли бабушки и женщины бальзаковского возраста. Многие возбужденно пересказывали друг другу свои душераздирающие истории. Меня передернуло. Не хватало еще и мне стать в эту скорбную очередь. Слава Богу, меня повели в другую, свободную комнату — очевидно, для «избранных».
— Это Олечка, наш гример, — представила мне редактор-распорядитель девушку в белом халате. — Она вас немножечко подправит, а потом, пожалуйста, спуститесь на третий. Я буду ждать вас в студии и посажу на ваше место.
Я сел в кресло перед зеркалом, и Олечка озабоченно уставилась на мое лицо.
— Где это вы так? — сочувственно спросила она.
— Шел, поскользнулся, упал. Очнулся — гипс… — ответил я.
Девушка понимающе улыбнулась и открыла огромных размеров коробку с гримом.
— Не волнуйтесь, сейчас будете как новенький!
Все остальное время она работала молча. Я был ей за это благодарен и прикрыл глаза. После утренних пробежек по городу, драки в бункере и бокала кампари на Арбате меня разморило. Я не представлял, как и что говорить перед камерой. Мне хотелось уйти. Но я не мог. Я должен был все сделать до конца! И это будет последней точкой.
Через несколько минут я глянул в зеркало и не узнал себя: передо мной, в зазеркалье, сидел вполне импозантный мужик с загадочной легкой дымкой вокруг глаз.
— Ну как? — с гордостью рассматривая плоды своего труда, спросила Олечка.
— Замечательно! Вы просто волшебница! — похвалил я, вставая с кресла.
— Вам — на третий, — напомнила девушка. — Удачи!
Я спустился пешком, выкурил пару сигарет в просторном холле и двинулся по направлению к залу, наполненному неприятной суетой, гудящему множеством голосов, залитому светом софитов. Меня провели на место — оно оказалось, как и было договорено, в первом ряду — и проинструктировали, когда вступать в разговор. Я огляделся: почти все женщины сидели с носовыми платочками в руках, — и снова поежился. Редактор-распорядитель вышла в центр зала и дала последние наставления — по какому сигналу хлопать, в какие камеры смотреть, каким путем проходить к столу ведущих…
— Все! Внимание! Камера! — скомандовала наконец она и, выкинув в воздух растопыренную ладонь, начала загибать пальцы. — Пять, четыре, три, два… Начали!
Аудитория, как бешеная, захлопала в ладоши, и под этот оглушительный звук из-за пестрого задника, на котором были налеплены разного формата фотографии, вышли двое ведущих — мужчина средних лет и девушка-актриса, засветившаяся в нескольких сериалах. Говорили они душевно. Ведущий сидел за столом, девушка бегала по залу с микрофоном. Женщины поднимали фотографии своих потерявшихся близких и надрывно просили их вернуться. Я с ужасом думал, что вскоре микрофон окажется перед моим носом. И это не замедлило случиться.
— Кого вы ищете? — тоном доктора спросила актриса, и весь зал, а также несколько кинокамер уставились на меня.
Я заставил себя вытащить из нагрудного кармана фотографию… Текст написал заранее и выучил назубок. Мне не хотелось быть сентиментальным, поэтому прозвучал он довольно жестко: имя, фамилия, год, число, месяц рождения, дата исчезновения. И в конце — то, что говорили другие: «Если кто-то встречал пропавшую или что-то может сообщить — прошу звонить на передачу!» Произнося текст, я чувствовал себя заводным попугаем, но самым ужасным было то, что общий настрой аудитории завладел и мной. Горло мое сжалось, голос предательски задрожал, и я, уподабливаясь остальным, напоследок выдохнул в микрофон: «Лика, если ты меня слышишь — возвращайся!»
…Я вернулся в гостиницу поздно вечером. В номере было холодно. Я залез с головой под одеяло, нагреб на голову подушку, не мог слышать никаких звуков, доносившихся из коридора. У меня был билет на утренний рейс, и я попытался заснуть. Все происшедшее сегодня казалось мне еще более бессмысленным, чем до того. Участие в идиотском телешоу было последней точкой в поисках. Я должен был ее поставить. Бессмысленную и трагикомическую.
2
Самым страшным за эти прошедшие два года было не думать — что с ней? Чтобы не думать, я активно занимался поисками, одновременно по уши загружая себя работой, а по вечерам — алкоголем. И если ритм замедлялся хоть на минуту — я терял контроль над собой. В такой момент мог запросто раздавить стеклянный стакан, который держал в руке. Что однажды и получилось — как раз во время какого-то ответственного совещания на глазах у потрясенной публики. Еще секунда, и я бы затолкал осколки в рот… чтобы унять другую, постоянную боль. Особенно тяжело было пережить ночь. Вот тогда-то на меня и наваливался настоящий ужас — в первый год поисков и тяжелая безысходность — к концу второго.
Если ее больше нет — как это могло произойти? Где? Кто был рядом? И где она теперь, моя девочка, которая так не хотела уезжать? Если она — есть… Это было еще страшнее. Я вспоминал миллионы случаев с похищениями, с продажей за рубеж, с рабством, которое существовало даже в благополучном Гамбурге… Если есть — что делает в эту минуту, когда я лежу на нашем диване, тупо уставившись в потолок?… И как вообще это все могло произойти?! И почему — с ней? Я вспоминал каждую минуту того дня. Она собралась, я застегнул ее курточку, дал денег, проследил, чтобы она благополучно села в такси. Оставался вопрос: откуда в доме появился шкаф, на который я тогда даже не обратил особого внимания? Предположим, она его купила для меня — значит, выехала позже?
То, что она была первую неделю на биеннале, не вызывало сомнений — я (милиция, конечно, тоже в этом участвовала) обошел всех, кто был тогда в горах, и они подтвердили это. Исчезла она из лагеря за несколько дней до окончания мероприятия. И — как в воду канула! Никто не мог сказать ничего вразумительного. То, что она исчезла, я узнал примерно дней через десять. Лиза ведь запретила встречать ее, и я был уверен, что они с вокзала вместе поехали домой, тайна моя раскрылась и Лика больше не хочет меня видеть. Хотя это казалось мне неправдоподобным и я ждал ее звонка, а потом набрался смелости и позвонил сам…
— Разве она не с тобой?!! — истерично закричала в трубку Лиза.
Оказывается, в поезде, который она встречала, Лики не оказалось. Поездов с той стороны было несметное количество, и Лиза решила, что я ее опередил и каким-то подлым маневром успел перехватить Лику раньше. Она была в этом уверена, и это ее обидело. Таким образом было потеряно десять дней.
А потом начались изнурительные поиски, в которые входили ужасные процедуры типа допросов в кабинете следователя, интервью назойливых журналистов.