Она так легко ступает по корням и камешкам, и она слишком маленькая, чтобы оставлять следы там, где их оставил бы взрослый. Видела ее руки?
— Видела длинные синяки, это от хлыста.
— Нет, я говорю о царапинах.
— Царапин я не видела.
— Верно. На платье у нее были колючки, она пробиралась сквозь кустарник, но на руках-то не было царапин. Она ходит легко, почти ничего не задевая. Там, где прошел взрослый, остались бы сломанные ветки. Возьмем хотя бы следы, которые я оставил, продираясь сквозь кустарник, когда пытался идти по ее следам. И слепой найдет тропу, по которой я шел. Она же проходит сквозь заросли, как сквозь воздух. Я даже не сразу понял, что она вышла на ту тропу. Она босая, и избегает наступать в воду или грязь, туда, где ногам холоднее. Поэтому она выбирает сухие участки, и трудно определить, где она прошла.
— Мне следовало заметить, как она сбежала.
Ричард понял: Кэлен думает, что он ругает ее, но только тяжело вздохнул:
— Это не твоя вина. Если бы караулил я, я бы тоже упустил ее. Она не хочет, чтобы ее заметили. Эта девочка — умница.
Но от его слов Кэлен лучше не стало.
— А ты бы мог обнаружить ее следы?
— Мог бы. Смотри, вот что я нашел в нагрудном кармане. — Ричард поглядел на Кэлен. — У сердца. — Он вытащил локон Рэчел и повертел его в руках. — На память о ней.
Кэлен встала. Все краски сбежали с ее лица.
— Это я виновата. — Она вылезла из приют-сосны. Ричард хотел было взять ее за руку, но Кэлен вырвала руку.
Ричард поставил мешок и последовал за ней. Кэлен стояла, сложив руки, спиной к нему. Она смотрела на лес.
— Кэлен, ты не виновата.
Она кивнула.
— Виноваты мои волосы. Ты видел, как испуганно она на них смотрела? Сотни раз видела я подобные взгляды. Ты можешь себе представить, каково это, когда тебя боятся даже дети? — Он не ответил. — Ричард, ты не мог бы обрезать мне волосы?
— Что?
Кэлен умоляюще посмотрела на него.
— Ты можешь меня постричь?
В ее взгляде он прочел боль.
— Почему бы тебе не сделать этого самой?
— Я не могу. Колдовские чары не позволяют Исповедницам стричься самим. Стоит попытаться, и возникает такая страшная боль, что мы оказываемся не в состоянии выполнить свое намерение.
— Как это так?
— Помнишь, какую боль причинила тебе магия меча, когда ты впервые убил человека? Это то же самое. Исповедница может потерять сознание, прежде чем закончит свое дело. Однажды я уже пыталась. Каждая Исповедница однажды решается на такую попытку. Но только однажды. Когда нам нужно привести в порядок волосы, это делает за нас кто-то другой. Но никто не осмеливался остричь их полностью. — Она снова повернулась к Ричарду. — Ты сделаешь это для меня?
Ричард отвернулся, глядя на прояснившееся небо, пытаясь разобраться в своих чувствах и понять, что же испытывает она. Он еще многого не знает о ней, о ее мире. Все это казалось ему таинственным. Когда-то Ричард хотел бы узнать о ней все. Теперь ему этого совсем не хотелось. Между ними стоит магия, словно нарочно придуманная, чтобы их разъединить. Он повернулся к Кэлен.
— Нет.
— Могу я узнать, почему?
— Потому, что ты дорога мне такой, какая ты есть. Кэлен, какой я ее знаю, не стала бы дурачить людей, выдавая себя не за того, кто она есть. Даже если ты кого-то обманешь, это все равно ничего не изменит. Ты была и останешься Матерью-Исповедницей. Мы — только то, что есть, ни больше, ни меньше. — Он улыбнулся. — Одна мудрая женщина, мой друг, однажды сказала мне это.
— Любой мужчина подпрыгнул бы от радости, доведись ему остричь волосы Исповеднице.
— Только не тот, кого ты перед собой видишь. Он — твой друг.
Кэлен рассеянно кивнула.
— Ей сейчас, наверное, холодно. У нее даже нет одеяла.
— У нее и еды нет, кроме этой буханки, которую она по какой-то причине так бережет, что предпочитает голодать.
Кэлен улыбнулась.
— Она съела больше нас двоих. Хоть не на пустой желудок ушла. Но, Ричард, когда она придет в Хорнерз-Милл...
— Она не пойдет туда.
— Но ведь там у нее бабушка.
— Да нет у нее никакой бабушки. Когда я сказал, что ей нельзя идти о Хорнерз-Милл, где, по ее словам, у нее живет бабушка, она и глазом не моргнула. Только сказала, что пойдет куда-нибудь еще. Она и не побеспокоилась, что там случилось, почему нельзя к бабушке. Она даже не возразила. Девочка от кого-то убегает.
— Убегает? Может, от того, кто так хлестал ее по рукам?
— И по спине тоже. Когда я дотрагивался до ее спины, она дергалась, хотя ничего не говорила. — Во взгляда Кэлен выразилось сострадание. — Она, по-моему, бежала от того, кто так обкорнал ее.
— Ты думаешь?
— Это было сделано, чтобы пометить ее, словно собственность. Никто никому не станет так обрезать волосы, если только не хочет оставить знак, особенно здесь, в Срединных Землях, где люди уделяют волосам столько внимания. Это как клеймо чьей-то власти над ней. Вот я и решил постричь ее ровно, чтобы избавить от этого.
— Так вот почему она была так счастлива, когда ты это сделал, прошептала Кэлен.
— Но дело не только в ее бегстве. Она лжет, как заправский игрок. Легкость, с которой она лжет, очевидно, вызвана крайней необходимостью.
Кэлен вновь посмотрела на него.
— Какой же?
— Не знаю. Но это как-то связано с ее буханкой.
— С буханкой? Ты серьезно?
— У нее нет ни башмачков, ни плаща, ничего нет, кроме куклы. Это ее сокровище, но все же она разрешила нам потрогать куклу. Но она не позволила нам даже дотронуться до буханки. Я не очень хорошо разбираюсь в здешней магии, но у меня на родине хлеб для девочек — ценность не большая, чем кукла, и я думаю, здесь едва ли иначе. Видела, как она на тебя посмотрела, когда ты протянула руку к буханке? Будь у нее нож, она, пожалуй, попыталась бы ударить тебя.
— Ричард, неужели такое может быть с маленькой девочкой? Неужели этот хлеб может представлять для нее такую ценность?
— А разве не ты сказала, что она съела больше, чем мы вдвоем? Я даже Зедда вспомнил. Объясни, почему она, полуголодная, не откусила ни кусочка от этой буханки? Тут что-то важное, и хлеб играет здесь главную роль.
— Так мы пойдем за ней? — спросила Кэлен, сделав шаг в его сторону.
Ричард почувствовал, как клык у него на груди налился тяжестью. Он глубоко вздохнул и выдавил из себя:
— Нет. Как говорит Зедд, ничто никогда не дается легко. Чем мы можем оправдать то, что станем охотиться за девочкой, пытаясь отгадать загадку хлеба, если Рал в это время охотится за шкатулкой?