Джордж просто опешил.
– Бегаю я неплохо, – робко ответил он.
Эльса кивнула.
– Знаю. А все потому, что ты не такой, как все.
И они с папой пошли навещать маму. А Джордж так и стоял, держа в руках стакан холодной воды, пока та не нагрелась до комнатной температуры.
Папа посмотрел на Эльсу так, что было видно: он ревнует, но старается не подавать виду. Не подавать виду он тоже умеет.
Рядом с маминой палатой стояла медсестра, которая не хотела пропускать Эльсу, потому что у мамы были сложные роды. Она так и сказала. Голос у медсестры был очень решительный, она четко произносила каждое слово. Эльса кивнула. Папа тоже.
– Вы, наверное, новенькая? – деликатно поинтересовался он.
– При чем тут это? – высморкнула из себя медсестра, как будто в разгаре сезона гриппа.
– Совсем ни при чем, – деликатно согласился папа, хотя это было очень даже при чем.
– На сегодня посещения кончились! – постановила медсестра голосом, не допускающим возражений, развернулась на каблуках и ушла в палату.
Папа и Эльса терпеливо ждали за дверью – было у них такое чувство, что не все еще потеряно. Все-таки мама не просто мама, а дочь бабушки. Папа с Эльсой не забыли тот случай с серебристой машиной, произошедший незадолго до рождения Эльсы. Когда мама рожает детей, с ней лучше не связываться.
Секунд через тридцать-сорок по коридору разнесся такой вопль, что картины на стенах задрожали, будто вот-вот упадут.
– СЕЙЧАС ЖЕ ПУСТИТЕ МОЮ ДОЧЬ, ИНАЧЕ Я ВАС ЗАДУШУ СТЕТОСКОПОМ И ПЕРЕВЕРНУ ВСЮ БОЛЬНИЦУ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!
Вообще-то папа с Эльсой думали, что дело решится быстрее, чем за тридцать-сорок секунд. На этот раз уже через три или четыре секунды слышится новый вопль:
– МНЕ ПЛЕВАТЬ, ЧТО У ВАС НЕТ СТЕТОСКОПА! Я НАЙДУ ЕГО И ВАМ НЕ ПОЗДОРОВИТСЯ!
Из палаты вышла медсестра. Ее уверенность слегка испарилась. У нее за спиной появился врач, который показался Эльсе знакомым, и приветливо сказал, что «они могли бы сделать исключение». Врач улыбнулся Эльсе. Набрав в легкие побольше воздуха, Эльса переступила порог палаты.
Мама была вся опутана разными шлангами и трубочками. Они обнялись, стараясь ничего не повредить.
А вдруг один из шлангов – электрический шнур, и если его выдернуть, мама выключится, как лампа? Мама гладила Эльсу по голове.
– Мне тоже очень-очень-очень жалко, что ворс нас покинул, – сказала она.
Эльса долго сидела молча на краю кровати. Слезы на щеках высохли. Она думала о том, что пора придумать новый способ исчисления времени. Честно говоря, сказочные вечности стали какими-то ненадежными. Может быть, есть что-то попроще? Например, взмахи ресниц. Или взмахи крыльев колибри. Кто-то должен об этом подумать. Надо будет дома посмотреть в «Википедии».
Эльса посмотрела на маму. Мама выглядела счастливой. Эльса погладила ее по руке. Мама накрыла ее руку своей и не отпускала.
– Эльса, милая, я знаю, что я не безупречная мама.
Эльса прижалась лбом к маминому лбу.
– Не все должно быть безупречно, мам.
Они сидели так близко, что мамины слезы капали Эльсе на нос.
– Я много работаю. Я злилась на бабушку, что ее вечно нет дома, а теперь веду себя точно так же…
Эльса вытерла нос себе и маме гриффиндорским шарфом.
– Все в порядке, мам. Супергерои не безупречны.
Мама улыбнулась. Эльса тоже.
– Мам, можно у тебя кое-что спросить?
– Конечно.
– А что у меня от дедушки?
Вопрос застал маму врасплох. Так бывает с мамами, которые думают, будто могут заранее предусмотреть все вопросы своих детей, и вдруг понимают, что ошиблись. Эльса пожала плечами.
– Ну, понимаешь, я не такая, как все, – это я в бабушку. Я педант – в папу. Что такое педант, я знаю, уже смотрела в «Википедии», – это у меня тоже в папу. Он любит все проверять. Я со всеми ссорюсь – в бабушку. А в чем же тогда я в дедушку?
Мама задумалась. Эльса фыркнула носом.
– Бабушка никогда не рассказывала сказки о дедушке…
Мама взяла в ладони Эльсино лицо, а Эльса вытерла ей слезы гриффиндорским шарфом.
– Думаю, она рассказывала о дедушке, просто ты этого не замечала, – прошептала мама.
– Так что у меня от дедушки?
– Его смех.
Эльса втянула руки в свитер и повертела пустыми рукавами.
– Он много смеялся?
– Он смеялся всегда, не переставая. Поэтому он любил твою бабушку. Она всегда давала повод посмеяться. От души.
Эльса легла на кровать рядом с мамой и пролежала там по меньшей мере миллиард взмахов крыльев колибри. Сколько это на самом деле, сказать трудно. Все зависит от колибри.
– Все-таки бабушка никогда не была полной засранкой. Но в то же время нельзя сказать, что она совсем ею не была, – сказала Эльса.
Мама захохотала. Эльса тоже. Дедушкин смех. А потом они еще долго лежали и говорили про супергероев. Мама сказала, что теперь Эльса стала старшей сестрой, а малыши всегда боготворят старших сестер. Это дает очень большую власть. И суперсилу. Надо про это помнить.
– Когда у тебя много силы, то и ответственности тоже гораздо больше.
Эльса сразу же села в кровати и выпрямилась.
– Ты читала «Человека-паука»?
– Я смотрела в «Гугле», – гордо ответила мама.
Мамино лицо снова исказилось от чувства вины. Так бывает у мам, когда они вдруг вспоминают, что время идет, а главная тайна до сих пор не раскрыта.
– Эльса… милая… первое бабушкино письмо. Его получила не ты. Сначала было еще одно. Бабушка передала его мне. За день до смерти…
Вид у мамы был такой, будто она готовится прыгнуть в ледяную прорубь. Ей совершенно не хочется прыгать, но теперь уже поздно, ты стоишь на краю, все ждут, отступать нельзя. Вот такое лицо было у мамы. Чтобы понять это, нужно самому хоть раз оказаться на краю проруби перед прыжком.
Но Эльса только кивнула и беззаботно пожала плечами. И снисходительно потрепала маму по щеке, как треплют маленьких детей, которые по незнанию допустили оплошность.
– Знаю, мама. Знаю.
Мама глупо таращилась на Эльсу:
– Как? Откуда?
Эльса терпеливо вздохнула:
– Так и быть, расскажу. Догадалась я, правда, не сразу, но это все-таки не квантовая физика. Во-первых, бабушка не была настолько безответственной, чтобы отправить меня охотиться за сокровищами, не сказав об этом тебе. Во-вторых, только мы с тобой умеем водить «рено», ты же знаешь, он не такой, как все. Мне иногда приходилось вести его, пока бабушка ела кебаб, а тебе – когда она была подшофе. Значит, припарковать его на место Бритт-Мари мог только один из нас. И это была не я. Я не дурочка, считать умею.