Борис Годунов. Трагедия о добром царе - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Козляков cтр.№ 43

Обвинители Бориса Годунова в «Новом летописце» стараются привести как можно больше примеров его злодейства: сначала якобы царевича Дмитрия стремились отравить; когда это не получилось, решили подослать убийц, но Загряжский и Чепчугов отказались. Тогда Андрей Клешнин нашел Михаила Битяговского, который и был отправлен Борисом Годуновым в Углич вместе с сыном и Никитой Качаловым (версия о родственных отношениях Битяговских и Качаловых, содержащаяся в «Повести, како отомсти», здесь не нашла своего отражения). Дальше они сговорились с мамкой царевича Марьей (на самом деле Василисой) Волоховой и ее сыном Данилкою (на самом деле Осипом; Данилою звали еще одного обвиняемого в убийстве царевича, Третьякова, упомянутого в «Угличском следственном деле»). «Сии же окаяннии, аки зверия ярости исполнении, течаху на крылцо, — пишет автор «Нового летописца». — Той же злодей Данилко Волохов прият его праведного за руку и рече ему: „Сие у тебя, государя, новое ожерелейцо?“ Он же ему отвеща и глаголя тихим гласом, и подня ему выю свою и рече ему: „Си есть старое ожерелие“. Оне же окаяннии свою, аки змия ужали жалом, кол ну ножем праведного по шее и не захвати ему гортани».

Трудно остаться беспристрастным, когда читаешь подобные строки. Но яркое художественное вйдение летописца все-таки не может подменить достоверного исторического свидетельства. Автор «Нового летописца» путается не только в именах предполагаемых убийц. Он так и не разобрался, какую роль играла во всем этом мамка царевича Василиса Волохова. Из «Угличского следственного дела» известно, что царевич умер у нее на руках. Возможно, что об этом знал и автор летописи. Свидетельство официального документа совпадает с рассказом летописца о том, что кормилица упала, пытаясь защитить царевича своим телом: «Сия же кормилица, видя пагубу государя его, паде на нем и нача кричати». Но, по материалам следствия, она спасала его от приступа падучей болезни, а по летописи ее сын оказывается участником убийства, бросившим свой нож и убежавшим. Эта деталь тоже не соответствует следственному делу, согласно которому Осипа Волохова не было на дворе во время гибели царевича. Ножи убийц вскоре были предоставлены следователям, только, как выяснилось, их прежде обмазали по приказу Нагих «курячьей» кровью, то есть явно пытались подтасовать доказательства. Кормилица не смогла защитить царевича Дмитрия: «Союжники же ево Данилко Битяговский, да Микитка Качалов начаша ее бити, едва живу оставиша, праведного же у ней отняше и заклаше аки агньца нескверна, юнца осмолетна». Летописцу неизвестно, кто из двух убийц нанес роковой удар. Он только знает, что младший Битяговский и Никита Качалов убежали от города «на дванадесят верст». За это время угличане расправились с другими «убойцами» — дьяком Михаилом Битяговским и его женой, которых «побиша камением». (На самом же деле жена дьяка Битяговского осталась жива, а ее свидетельства оказались одними из самых ценных при расследовании обстоятельств угличских событий.) Чуть позже, по словам «Нового летописца», такая же казнь постигла возвратившихся на место своего преступления Данилу Битяговского и Никиту Качалова. Всего было убито около двенадцати человек, обвиненных в смерти царевича; их тела были брошены «в яму псом на снедение» ^[332].

Обвинения в адрес Данилы Битяговского и Никиты Качалова повторяются и в других источниках. Автор «Пискаревского летописца», например, писал: «Искони ненавистьник, враг роду христианскому и убийца человеком, злый раб и сластодержитель мира сего, Борис Годунов, мнитца быти безсмертен и повелевает убити господина своего благороднаго царевича Дмитрея Ивановича Углецкого с советники своими Данилку Битеговского да Никитке Качалову. И оне же, изыскав время душегубству своему, и заклаша ножем благороднаго и безгрешнаго младенца царевича Дмитрея. И восташа народ мног, и убиша Данилка и с отцом Михаилом, и Никитку» ^[333]. На первый взгляд еще одно несомненное подтверждение обвинений Борису Годунову. Однако годуновские «советники» были… сверстниками «младенца» Дмитрия, поэтому доверия к известию «Пискаревского летописца» немного. Автор летописи передавал то, о чем говорили многие, обвиняя Битяговского и Качалова. Со временем деталь о возрасте «убийц» оказалась не столь важна. Цель таких известий одна — указать на злодейство Бориса Годунова, хотя никаких определенных доказательств связи правителя царства с теми, кого молва обвиняла в преступлении, так никогда и не появилось.

Автор «Нового летописца» обратил внимание на другие свидетельства личной заинтересованности Бориса Годунова в исходе расследования дела. Как только в Москве узнали об угличских событиях, именно Годунов первым донес царю Федору Ивановичу о случайной гибели его брата, якобы переписав текст грамоты, присланной из Углича: «К царю же Федору послаша гонца возвестити, яко убиен бысть брат его от раб; гонца же приведоша на Москве к Борису, Борис же велел грамоты переписати, а писать повеле, яко одержим бысть недугом и сам себя зарезал небрежением Нагих, и донести грамоты до царя Федора». Царь Федор Иванович искренне переживал смерть брата: «Царь же, слыша убьение брата своего, на мног час плакашеся и не можаше ничто проглаголати». После этого была сформирована следственная комиссия, в которую вошли боярин князь Василий Иванович Шуйский, Андрей Клешнин (тот самый, кого летопись обвиняла в организации убийства Дмитрия) и церковные «власти» во главе с крутицким митрополитом Геласием. Им было поручено «про то сыскати» и «погрести» тело Дмитрия ^[334].

Отписка из Углича, отправленная по следам событий 15 мая 1591 года, не сохранилась, но она, несомненно, должна была существовать. Возникает закономерный вопрос о ее авторстве. Воеводы в Угличе тогда не было, поэтому отчет о случившемся должен был бы представить тот, кто управлял двором царевича Дмитрия в Угличе. По всей вероятности, таким управителем был убитый дьяк Михаил Битяговский. В его отсутствие, как показал С. Б. Веселовский, отчет должен был держать городовой приказчик Русин Раков. (Напротив, «маловероятной» исследователю казалась возможность, «чтобы кто-либо из Нагих, например, Михаил, послал со своей стороны в Москву челобитную с извещением о событии» ^[335].) Сложность состоит в том, что начало следственного дела, где должна была находиться отписка (хотя бы в копии или изложении), утрачено. Кроме того, как справедливо замечал С. Б. Веселовский, любое обращение Нагих, как частных людей, в Москву должно было называться челобитной, а не «отпиской» (вид официальной переписки местных властей с приказами).

Могли ли в отписке из Углича написать, что царевич убит жителями города («от раб», как сказано в «Новом летописце»)? Вряд ли. Скорее всего там можно было ожидать покаянное изложение событий в самом общем ключе, с указанием, что всё произошло «по грехом» или «судом Божиим». Совсем не дело городового приказчика предрешать непременное следствие своими версиями. Если только Нагие не продиктовали Русину Ракову, что надо написать в Москву! По весьма правдоподобной реконструкции событий, сделанной С. Б. Веселовским, изначально Михаил Нагой угрозами запугал городового приказчика Русина Ракова, сделал его «соучастником» сокрытия преступления, заставлял подбрасывать оружие к мертвым телам. Но как только стало можно, Русин Раков выехал из города навстречу следственной комиссии из Москвы и подал им покаянную челобитную. С этих самых первых фактов подтасовки дела в интересах Нагих и начинаются разбирательство в Угличе и допросы Михаила Нагого ^[336].