— И что мне делать? — Анечка полезла в сумку за платком. — Печатать приказ, что мне объявляется выговор? Никита! Ведь я так давно с вами работаю! За что?
— Ань, успокойся, насчет приказа я с Донским сам поговорю, — ответил Никита, хотя заранее знал реакцию Александра: уж если тому втемяшилось в голову изобразить из себя большого начальника, ему хоть кол на голове теши — от своего не отступит.
Богданов подошел к Кате и сунул ей в руку телефон.
— Вера звонила.
— Спасибо. Что у тебя с ушами?
— А что?
— Красные, аж светятся!
— Жарко. У тебя щеки тоже горят. Что, опять была стычка с папашей?
— Не спрашивай.
— Ты, главное, не лезь.
До вечера Александр в офисе не появился; Никита отпустил зареванную Анечку и поехал домой, к верной Клеопатре.
* * *
После разговора с Никитой Вера пребывала в состоянии радостного возбуждения. Оно передалось обитателям Доброго дома, и, несмотря на царившую на дворе непогоду, настроение у всех было приподнятое.
Около пяти позвонил Васильченко и сообщил, что с Верой хочет переговорить адвокат Петровой. Олег приехал через час с невысоким, очень худым и очень подвижным мужчиной лет тридцати пяти, чем-то напоминающим Буратино.
— Вера, это Алексей Сергеевич Деревянко, он будет защищать Петрову в суде. У него к тебе несколько вопросов. А что за праздник сегодня? — от проницательного взгляда Олега, казалось, невозможно было утаить ничего.
— Никакого праздника, просто весело, — ответила Вера.
— Как успехи у подрастающего поколения?
— Хотите послушать?
— Да, пойду, а вы пока поговорите — не хочу вам мешать.
Алексей Сергеевич сел в кресло, Вера устроилась напротив него на диване.
— Вы не возражаете, если я запишу нашу беседу? — адвокат вытащил из кармана диктофон.
Вера покачала головой.
— Итак, Вера Петровна, что вы можете рассказать о моей подопечной? Насколько я понял, вы общались с ней в тот печальный день.
Вера растерялась: она почти ничего не знала о Галине, хотя и виделась с ней в больнице каждый день — женщина с утра приезжала к сыну и уезжала поздно вечером.
— Я не знаю, что рассказывать, она была убита горем и почти ничего не говорила. Вела себя странно.
— А в чем заключалась эта странность?
— Она сначала находилась в шоковом состоянии, ни на что не реагировала, а потом резко вскочила и убежала. Я думаю, она не отдавала себе отчета в том, что делает.
— Вы думаете или не отдавала?
Вера вспомнила, как Галина дергала закрытую на ключ дверь, пытаясь выйти из отделения.
— Не могу сказать однозначно, наверняка проводилась психолого-психиатрическая экспертиза.
— Да, она была признана вменяемой.
— Но аффект — это вспышка, которая выводит психику из обычного состояния. Необязательно быть невменяемым для того, чтобы совершить убийство в состоянии аффекта.
— К сожалению, в нашем с вами случае говорить об аффекте не приходится.
— Почему же?
— Вера Петровна, вы вообще в курсе, как Петрова убила своего мужа?
— Нет. Я никогда у нее не спрашивала. Когда мы встречались в полиции, меня больше интересовал ее сын, а сейчас мы видимся только в больнице, при детях, не обсуждать же это с ними. Да и сомневаюсь, что ей захочется говорить об этом со мной — не такие уж у нас близкие отношения.
— К сожалению, у нас тоже не получилось доверительных отношений. Похоже, Галина Алексеевна твердо решила ближайшие лет десять провести в колонии.
— Постойте, но в том состоянии, в котором она ушла из больницы, Петровой достаточно было одного слова, чтобы наброситься на мужа.
— В том-то и дело, что она на него не набрасывалась. Из ее слов следует, что она пришла домой, выпила сильную дозу успокоительного и легла спать — действительно, у нее в крови были найдены остатки транквилизаторов. А когда проснулась, обнаружила мужа мертвым. Он умер, выпив отравленного пива. Пиво это — двухлитровая пластиковая бутылка — было куплено в супермаркете за день до происшествия, оперативники нашли в мусорном ведре чек. Так вот, в этом пиве содержалась смертельная доза яда. Поэтому версия об убийстве в состоянии аффекта отпадает — налицо тщательно спланированное преступление.
— Подождите. Но какой ей резон травить мужа? Ведь можно было спокойно развестись!
— Квартира, например. При разводе они с сыном могли рассчитывать только на комнату в коммуналке, в лучшем случае на однокомнатную.
— Ну и что? У ее матери двухкомнатная квартира, обменяли бы на трехкомнатную, еще и с доплатой.
— Вера Петровна, это только наши домыслы, которые для суда не имеют абсолютно никакого значения. Нужны факты, которых у нас нет.
— Я могу завтра попробовать поговорить с Галиной. Не уверена, что из этого что-то выйдет…
— Знаете, Олег Васильевич сказал, что у вас удивительные эмпатические способности.
— Олег Васильевич склонен преувеличивать.
— В данном случае, как мне кажется, он немного приуменьшил.
— Спасибо за комплимент.
В это время в зал вошел Олег — Вере даже показалось, что он стоял под дверью, не желая мешать их беседе.
— Ну как, вы уже поговорили?
— Да, — ответил адвокат и протянул Вере визитку. — Вот мои координаты, если у вас появится хоть какая-нибудь информация, смело звоните в любое время дня и ночи.
— Хорошо, — сказала Вера.
— Поужинаете с нами? — предложил Олег.
— Нет, извините, пожалуйста, но мне надо еще поработать сегодня.
Олег пошел провожать адвоката, а Вера отправилась на кухню, откуда по всему дому распространялись будоражащие воображение запахи.
Утром Вера с Ромкой, как всегда по пятницам, поехали к логопеду. Татьяна Алексеевна не зря слыла лучшим специалистом в области. Благодаря совместным усилиям Веры и Татьяны Алексеевны мальчик потихоньку заново учился говорить. Успехи его оценивались близкими по-разному. Если Васильченко различал только звуки «ы-ы-ы-ы-ы», «у-у-у-у» и «и-и-и-и», то Лиза явственно слышала, как мальчик называет ее по имени. Вера понимала, что со своей подругой Роман более откровенен, поэтому просила Лизу, чтобы та провоцировала Ромку издавать звуки, а не общаться с помощью кивков.
Когда Васильченко впервые увидел, как малолетняя дрессировщица отдает его сыну команду: «Голос, Ромка, подай голос!» и ребенок в ответ нечленораздельно мычит «у-у-и-и-и», после чего Лиза засовывает в рот любимого дитятки кусок шоколадки, он пришел в ужас.
Тогда Лиза, чтобы хоть немного успокоить огорченного видом чумазого сына папашу, потребовала: