Ермак - читать онлайн книгу. Автор: Борис Алмазов cтр.№ 43

«А может, лучше было в Раздоры идти?» — подумалось ему. И тут же он отогнал эту мысль, представив, что было бы там, где собралось Донское Войско, где на Кругу, не как здесь, стояло бы не пятьсот человек, а пять тысяч. Из которых половина, если не две трети, требовали бы смертной казни Ермаку за то, что он без решения Круга поднялся противу Шадры, пролил родную кровь на Старое поле, на казачий при-суд. И там, при пяти тысячах, было бы не объяснить, что только так можно было остановить крамолу и резню между коренными казаками и пришлыми, между разными вежами коренных, мгновенно вспомнивших бы старые обиды и утихнувшую за малолюдием извечную беду степняков — кровную месть.

И здесь уже наливались кровью или начали белеть от злости глаза, и кто-то уже, заходясь в припадке ярости, кричал, путая кыпчакские и русские слова:

— Какие вы казаки! У вас, хамов, еще клетки от лаптей на пятках не отошли! Вам не в степи бои вести, а на Москве портками трясти!

Напрасно кричал есаулец, напрасно махали угрожающе нагайками пристава, а священники умоляюще прижимали руки к груди.

— Видал, паскуда, что ты затеял? — присунувшись к самому лицу Мещеряка, бешено прохрипел Барбоша. — Черт тебя принес!

Мещеряк был не робок, но тут похолодел, чуя неминучую смерть! Тоскливо глянул он поверх голов на коновязи: далеко стоял его конь, не прорваться к нему, не уйти в степь, оголтелая толпа напирала со всех сторон. И вдруг близко от себя, словно остров в бушующем океане, где нет среди волн спасения, он увидел спокойное и властное лицо Ермака.

Атаман стоял в рядах казаков, ничем не выделяясь в старом тегиляе и видавшей виды шапке с выцветшим тумаком, как всегда набычившись и широко расставив крепкие ноги, засунув изрубленные и разбитые кисти рук своих за пояс. Он слушал стихию Круга, и Мещеряк понял — ждет атаман одного ему ведомого поворота событий, и радостно подумал: «Ермак переломит! По-нашему выйдет. Не пойдут казаки в пустую погибель!»

Священник поднял крест. И шум чуть-чуть умолк, но говорить ему не дали! Напрасно пытался прервать он крики, слабо взывая:

— Станишники, охолоньте! Православные, опомнитесь!

Но вдруг словно дрожь прошла по гомонящей и машущей кулаками толпе. Неспешно, все так же глядя в землю, в Круг вошел Ермак.

Замедленно, словно перед дракой, снял с головы шапку. Кинул ее на землю, потянул через голову тяжелый тегиляй, оставшись в нательной белой рубахе, медленно разорвал ворот от шеи до пояса, так что всем стал виден тяжелый с прозеленью медный крест — аджи.

Треск разрываемой ткани слышен был всем. Потому сама собою наступила мертвая тишина.

— Братья казаки! — спокойно сказал Ермак. — Тяжело и срамно слушать вашу нелепицу и грех! Про корысть помните, потому как собаки и грызетесь...

Помышляете о ясаке, о добыче большой, о мирском богачестве... Ежели так, то и не казаки вы вовсе. А орда разбойная, тати, душегубы и христопродавцы.

— Полно тебе ругаться-то! — как провинившийся, сказал Кольцо.

— Откуда ты взялся, чтобы нас хаять, — резко спросил Барбоша. И у Мещеряка екнуло сердце — опять сорвется горластая толпа, и теперь уже остановить ее будет нечем. Но властный бас Ермака словно придавил готовые взметнуться крики.

— Я не взялся! — сказал он. — Я здесь от веку. Мои предки здесь еще с Тимир-Аксаком ратились! Еще черниговских князей побивали. А крестились в Азове, от Кирилла Равноапостольного. Потому я и закон помню и помню, как в поход наши предки шли! Братья казаки! — зычно выкрикнул он. — Я, Ермак, казак станицы Каргальской, атаман станицы Качалинской, сын чиги Тимофея, говорю вам слово, что от веку говорилось: «Кто не хочет быть в куски изрубленным, в смоле сваренным, саблями посеченным, на кол посаженным, на крючья повешенным, распятым или утопленным за веру Христову и народ православный, да идет со мною»!

Дрогнула толпа, словно прошла по ней сладкая судорога, стоном отозвалась, потому как для многих это были именно те слова, коих ждала душа. Ибо никаким барышом, никакой добычей, но только подвигом можно было уравновесить те страдания и ужасы, в коих пребывали степные воины посреди океана врагов.

— Именем Господа и Спаса нашего Иисуса Христа! — закончил древнее обращение Ермак.

— Аминь! — разноголосо выдохнула толпа, сразу перестроившаяся на высокий, торжественный лад.

— Теперь от себя скажу, — просто сказал Ермак. — Я потому с Волги летел, коней загонял, чтобы сказать вам — черемиса восстала! Весь левый берег, ближний к вам, полыхнул. От Казани плывут виселицы на плотах — стало быть, там уже войско московское, и идет оно сюда всею силою, что из-под Пскова освободилась.

И пойдет оно до Астрахани! Так что Волги вам не видать! На Дон не пройти! А на Каспий вас ногаи не пустят. Потому выйти с Яика можно только со мной! И не по-волчьи, не воровским обычаем, а по чести, по закону христианскому. Нам Бог весть подает — идти для обороны Руси православной от супостата сибирского. Нонь басурмане из-за Камня на Москву метят!

— А и хрен с ней! — крикнул кто-то из толпы.

— Чей голос?! — прогремел Ермак. — По глупости твоей — прощаю! А вы, казаки, подумайте: как падет Москва, что с вами будет? Как пойдут басурмане отовсюду да с латинами стакнутся, где мы, народ православный, окажемся?

— Известно где! — сказал, улыбаясь, Никита Пан. — У турка на галере, с веслом да железным ошейником.

— Мы здесь не прохлаждаемся! — сказал Барбоша. — Мы и тута басурман бьем!

— Разве я вас всех зову? — сказал Ермак. — Скоро сюды рать московская придет, и кто с ней заедино стоять может и вин у него нет — пущай стоит! А ну-ко здесь дьяк да бояре сыск учинят? Истинно говорю вам — за мною дверь узкая, врата не широкие, и не сегодня завтра оне захлопнутся. А покамест выйти можно, и не тишком, а на славное дело!

— Ты нас не пужай! Ты не пужай! — закричал, подскакивая к Ермаку, Барбоша. — Кто тебя знает, речистого, в какую погибель да муку ты нас заманиваешь?

— Вот моя голова на кону! — Ермак показал на брошенную оземь шапку.

— Да наши головы все немного стоят! — огрызнулся Барбоша.

— Не скажи, — как всегда улыбаясь, сказал Пан. — Голова Ермака Тимофеевича и в золоте польском, и в динарах басурманских счет имеет, а для казаков она и того больше стоит. Я с тобой, Ермак Тимофеевич.

— Шкуру спасаешь! Рати московской испугался! — закричал-завизжал Якбулат Чембулатов.

— Нет, — спокойно ответил за Папа Ермак. — Мы не на сытую городовую службу идем. Это не крепостная служба! Места нами незнаемые. А испугался точно! Боюсь — дуриком голову подставлять! Да без славы на Страшном судище ответ держать.

— Боярам да Царю-антихристу служить? Он, сказывают, сына свово убил! — сказал задумчиво Якуня Павлов.

— У нас служба не царская! — и ему ответил Ермак. — У нас наемка купеческая. Но и не купцам мы служить идем, а заступить дорогу на Русь.