Ермак - читать онлайн книгу. Автор: Борис Алмазов cтр.№ 41

Оттуда и поступали просьбы-приказы, выполнить которые могли только казаки.

Приезжало московское или иное посольство, или казачья легковая станица шла в Москву и заключала договор. Получала знамя на поход «противу ногаев, противу Давлет-Гирея», и ежели войсковой Круг знамя принимал — военная задача становилась общей и свято выполнялась, а ежели не принимал — начиналась длительная торговля и переговоры об условиях службы. Иногда знамя возвращалось в Москву, как свидетельство неудачного посольства. Для казаков оно имело значение договорной грамоты. Потому, по выполнении условий, оставалось, как воспоминание, в войсковой церкви. Знаком же воинского подразделения был бунчук.

Бунчуки, белые, черные, однохвостые, трехвостые и иные, развевались над казачьими ватагами и стругами, над городками и ставками.

Матвей Мещеряк, прискакавший в недавно возникший Кош-Яик, был принят яицкими атаманами, и его весть о строгановском наемщике была оценена по-разному.

Сразу резко выступил против похода воровской атаман Богдан Барбоша.

— Что? — закричал, кривя щербатый рот, воровской атаман. — На цареву службу? Черту в зубы? Да мы полоумные, что ли?

— Не на цареву, а на купеческую, — пытался возражать Мещеряк.

— А какая нам разница! — злобно смеясь, не унимался Богдан. — Нам что в лоб, что по лбу! И так, и так — виселица! Али ты не ведаешь, как нас Москва под закон подставила?

И тут Мещеряк узнал подробности нападения на царский караван, который сразу казаков из служилых превратил в воровских.

Приуральские степи не знали покоя, как, впрочем, и весь юг. Но здесь особенно сильно напирали ногаи. Их конные орды постоянно рвались на Русь, грабя и убивая вся и все, попадавшееся на пути. Сотни полонянников шли через уральские степи с петлей на шее на невольничьи рынки в Крым и Турцию.

Набеги не прекращались, несмотря ни на какие мирные переговоры и соглашения. Остановить их силой Москва не могла, поскольку все войска были оттянуты на Ливонскую войну. Местным народам приходилось обороняться, полагаясь только на собственные силы.

Коренные яицкие казацкие улусы были сметены с лица земли постоянными набегами. Осиротевшие и ожесточившиеся коренные казаки пополняли ряды вольного казачества и становились страшными мстителями за потерю семей, родовых рыбных ловов. Соединяясь с такими же изгоями и несчастными, спасавшимися на Яике от преследований на Москве и в Поволжье, они составляли пестрое, неуловимое и яростное войско.

В одном ряду дрались Нечай из Шацка, низовской казак Якбулат Чембулатов, Никита Огуз, Первуша, Зея, да Иван Дудак из рода Дрофы, да страшный ногайцам атаман Якуня Павлов.

Казаки отвечали ногайцам отчаянной храбростью, быстротой и страшной жестокостью. Оставаясь последней надеждой для ведомых из Руси полонянников, они налетали внезапно, отбивали полон и, в отличие от ногайцев, сами не брали пленных, тут же предавая лютой смерти всех врагов.

Рассыпаясь по степи мелкими разъездами, мгновенно собираясь в большие ватаги, казаки были неуловимы. Они не строили крепостей, если не считать двух укрепленных городков — скорее складов с оружием и оружейных мастерских, чем укреплений; не тянули засечных многоверстных линий, но пройти мимо них было невозможно.

Невидимой, но непроходимой преградой были казаки всему, что грозило Москве с востока и юга.

Толковые московские дьяки и бояре умело подкрепляли и поощряли негласную казачью службу, посылая русским казакам боеприпасы и хлеб, сукно и оружие — то, чего казаки сами произвести не могли, и дорогие посулы: при хорошей службе — возвращение в Русь и безбедное житье в селе или даже в собственном поместье!

Казаки бились в степи и на реках не за жалование, но жалованием не гнушались, потому как русские казаки без хлеба обходиться не могли. И все степные жители пороха сами не терли.

Однако в царевой службе были свои неожиданности.

Так свято выполнялся приказ-просьба Москвы о том, чтобы с Каспия из ногаев ни конный, ни пеший, ни караван торговый на Русь не шел, что казаки из отрядов Ивана Кольца, Никиты Пана, Богдана Бар-боши и Саввы Сазонова Волдыря тронули караван, идущий к Волге.

Дело было ночью. И проведшие разведку казаки не могли знать, что в караване вместе с лютыми врагами — ногаями возвращается русское посольство боярина Пелепелицина.

Твердо веруя, что действуют по обычаю и государеву попущению, казаки внезапно набросились на караван и разграбили его.

Персидские сардары и ногайские уланы не успели выхватить сабель, как пали, изрубленные казаками. В крике, огне и сутолоке боя казаки так и не поняли, какой грех совершили!

Да был ли грех-то?

Не сработала московская служба связи — казаков не предупредили о посольстве. И они, одержав победу, веруя, что честно и правильно выполнили приказ, тут же отправили легковую станицу на Москву с докладом о победе и частью добычи. Во всяком случае, дорогие вещи, которые казакам были не нужны, они отвезли в Москву. Каково же было их удивление, когда оказалось, что это дары ногайского посольства.

Казаков взяли под стражу. А когда в Москву прибыл Пелепелицин с двадцатью пятью спутниками, уцелевшими от всего каравана, исходя из соображений государственной целесообразности, дабы убедить ногайцев в своем миролюбии и дружестве, казаков предали позорной смерти. Троих повесили. Эта смерть считалась легкою, но позорною, поскольку повешенных, как и утопленных, запрещалось хоронить на общем кладбище.

Неизвестно, как восприняли это известие казаки, которых всегда в Москве хоронили на татарском кладбище, но вот саму казнь они, совершенно справедливо, восприняли как предательство Москвы.

Им дела не было до дипломатии. Казаки не только лишились своих братьев-товарищей, но вместе с известием о казни на Яик прибыл приказ, в котором атаманы Кольцо, Пан, Барбоша и другие участники нападения объявлялись ворами противу Московского царства и на них учинялся сыск.

Оскорбленные, преданные союзниками казаки не замедлили с ответом, тут же подвергнув разграблению русские купеческие струги, что косвенно способствовало восстанию поволжской черемисы.

Так, цепляясь одно за другое, события нарастали стремительно. Волжское восстание потянуло за собой приход огромных сил московских стрельцов на Волгу.

От Казани на Низ, к Ахтубе и Каспию, поплыли плоты с виселицами и подвешенными за ребро бунтовщиками. Корабли, набитые стрельцами, сжигали прибрежные села по подозрению в соучастии и помощи бунтовщикам. Пошли погромы и поджоги, воцарился государственный произвол, к которому после Новгородского разорения, учиненного Иваном-царем, было не привыкать. Окровавились волжские воды, ждал беды и Яикушка.

Три силы с трех сторон сдавили малочисленную казачью общину. Извечный враг — ногаи; пылающее ненавистью, изнемогшее под тяжестью поборов Поволжье, крепко поддерживаемое Крымом и турками; и Москва, которая всеми освобожденными из-под Пскова силами тяжко двинулась на юг и восток.