Цвет жизни - читать онлайн книгу. Автор: Джоди Пиколт cтр.№ 35

К тому времени, когда мой поезд приезжает в Нью-Хейвен, Эдисон уже дома. Стоит, склонившись над кухонным столом, делает домашние задания.

— Привет, сынок, — входя, говорю я и целую его в макушку, а потом еще и обнимаю. — Это от бабушки Лу.

— Разве ты не должна быть на работе?

— У меня полчаса до начала смены, и я решила, что лучше проведу их с тобой, чем в машине.

Он косится блестящими глазами на меня.

— Ты так опоздаешь.

— Ты этого стоишь, — говорю я ему. Я беру яблоко из миски посередине кухонного стола — я всегда держу там что-нибудь полезное для здоровья, потому что Эдисон съедает все, что не прибито гвоздями, — и, откусывая, беру одну из бумаг, лежащих перед сыном. — «Генри О. Флипер», — читаю я. — Прямо лепрекон какой-то.

— Он был первым афроамериканцем, окончившим Вест-Пойнт. У нас на углубленной истории каждый должен провести занятие о какой-нибудь выдающейся американской личности, вот я и пытаюсь понять, о ком рассказывать.

— Кто еще у тебя на примете?

Эдисон поднимает на меня глаза:

— Билл Пикетт, черный ковбой и звезда родео. Еще Кристиан Флитвуд, воевавший в Гражданскую войну и награжденный медалью Почета.

Я смотрю на старые фотографии:

— Не знаю никого из этих людей.

— Да, в том-то и дело, — говорит Эдисон. — Мы знаем только Розу Паркс и Мартина Лютера Кинга, вот и все. Ты когда-нибудь слышала имя Льюис Латимер? Он рисовал детали телефона в патентных заявках Александра Грейама Белла и работал чертежником и патентным экспертом у Томаса Эдисона. Но меня ты назвала не в честь него, потому что не знала о его существовании. Если такие люди, как мы, и оставляют след в истории, о каждом из них нужно давать сноску с пояснением.

Произносит он это без горечи, так, как объявил бы, что у нас закончился кетчуп или что его носки в стиралке окрасились в розовый цвет, словно он этому не рад, но не расстраивается по этому поводу, потому что сейчас уже все равно ничего не поделаешь. Я ловлю себя на том, что снова думаю о миссис Браунштейн и Вирджинии. Это как заусенец, за который постоянно цепляется мой разум, и Эдисон просто нажал на него сильнее. Неужели я не замечала этого раньше? Или я слишком уж старалась держать глаза крепко закрытыми?

Эдисон бросает взгляд на часы.

— Мама, — говорит он, — ты правда опоздаешь.

Он прав. Я говорю ему, что можно подогреть на обед, во сколько лечь спать и когда заканчивается моя смена. Затем спешу к машине и мчусь в больницу. Еду самым коротким путем, но все равно опаздываю на десять минут. Не дожидаясь лифта, поднимаюсь по лестнице и вбегаю в родильное отделение задыхающаяся и вспотевшая. Мэри стоит за стойкой медсестринского поста, как будто дожидается меня.

— Извиняюсь, — сразу говорю я. — Я была в Нью-Йорке с матерью, а потом застряла в пробке, и…

— Рут… Я не могу позволить тебе работать сегодня вечером.

Я ошарашена. Корин вообще опаздывает через раз, а меня сразу же наказывают за один-единственный проступок?

— Это не повторится, — говорю я.

— Я не могу разрешить тебе работать, — повторяет Мэри, и я вдруг понимаю, что она не смотрит мне в глаза. — Мне сообщили из отдела кадров, что твою лицензию приостанавливают.

Внезапно я превращаюсь в камень.

— Что?

— Мне очень жаль, — вполголоса произносит она. — Охрана выведет тебя из здания, когда соберешь вещи.

— Погоди, — говорю я, заметив двух здоровяков, маячащих за стойкой. — Это шутка? Почему мою лицензию приостанавливают? И как мне без нее работать?

Мэри сглатывает и поворачивается к охранникам. Они делают шаг вперед.

— Мэм? — говорит один из них и указывает на комнату для отдыха, как будто за двадцать лет я не выучила дорогу.

В маленькой картонной коробке, которую я несу к машине, лежат зубная щетка, зубная паста, бутылочка «Эдвила», свитер-кардиган и несколько фотографий Эдисона. Это все, что я держала на работе в своем шкафчике. Коробка стоит на заднем сиденье и то и дело привлекает мое внимание в зеркале заднего вида, удивляя, как неожиданный пассажир.

Не успев выехать со стоянки, я звоню профсоюзному адвокату. Сейчас 5:00 вечера, и шансы застать его в такое время на работе невелики, поэтому, когда он отвечает на звонок, я не выдерживаю и начинаю плакать. Я рассказываю ему о Терке Бауэре и о ребенке, он меня успокаивает и говорит, что выяснит обстоятельства и перезвонит мне.

Я должна ехать домой. Должна убедиться, что у Эдисона все в порядке. Но это неминуемо вызовет разговор о том, почему я не на работе, а я не уверена, что готова к этому прямо сейчас. Если профсоюзный адвокат сделает свое дело, возможно, меня восстановят и я уже завтра смогу выйти на работу.

Тут звонит мой телефон.

— Рут? — Голос Корин. — Какого хрена? Что происходит?

Я откидываюсь на спинку водительского сиденья и закрываю глаза.

— Не знаю, — признаюсь я.

— Подожди, — говорит она, и я слышу приглушенные звуки. — Я в подсобке закрылась, чтобы меня никто не услышал. Позвонила тебе, как только узнала.

— Узнала что? Я ничего не знаю, кроме того, что мне, похоже, приостановили лицензию.

— Эта сучка адвокатша наша что-то напела Мэри о профессиональном преступлении…

— Карла Луонго?

— Кто это?

— Сучка адвокатша. Она решила сделать из меня чудовище, — с горечью говорю я.

Карла и я заглянули друг другу в карты, и я решила, что этого достаточно, чтобы понимать: и у нее, и у меня есть тузы; просто я не ожидала, что она так быстро сыграет своими.

— Этот папаша-расист, наверное, пригрозил иском, и она пожертвовала мною, чтобы спасти больницу.

Пауза. Такая короткая, что если бы я ее не ожидала, то и не услышала бы вовсе. А потом Корин, моя коллега, мой друг, говорит:

— Я уверена, это вышло случайно.

В Далтоне был обеденный стол, за который садились все Черные дети, кроме меня. Однажды другой цветной стипендиат пригласил меня присоединиться к ним. Я сказала: спасибо, но в это время я обычно помогаю заниматься одной своей белой подруге, которая плохо разбирается в тригонометрии. Это была ложь. На самом деле Черный стол заставлял моих белых друзей нервничать, поскольку, даже если бы они сели за него вместе со мной, им бы там не были рады, хотя, конечно, и не прогнали бы. В мире, в который они всегда вписывались, нашлось одно место, в которое они не вписывались и где им было неуютно.

Была и другая правда. Если бы я села с другими цветными детьми, то не могла бы делать вид, что отличаюсь от них. Когда мистер Адамсон, мой учитель истории, начинал рассказывать о Мартине Лютере Кинге и смотрел на меня, мои белые друзья лишь отмахивались, мол, он не в этом смысле. За Черным столом, если одна студентка говорила о том, что мистер Адамсон смотрел на нее весь урок, другая афроамериканская студентка подтверждала: «Со мной было то же самое».