Дочери смотрителя маяка - читать онлайн книгу. Автор: Джин Пендзивол cтр.№ 6

Там, должно быть, больше десяти воробьев. Судя по всему, они сидят в кусте гортензии у дальнего конца забора, ожидая возможности вернуться во внутренний дворик. Один из офицеров что-то кладет на стол.

— Их нашли в лодке. Похоже, это старые дневники с острова Порфири; мы думаем, что они могли принадлежать вашему отцу. Арни Ричардсон считает, что они должны находиться у вас. Он сказал, что мы сможем найти вас здесь, поскольку слышал, что вы вернулись в Тандер-Бей.

Воробьи снова в движении; трепещущие крылья перенесли их на ветви сирени. Они взяли на мгновение передышку, позволяя ворону заполнить пространство своим каркающим присутствием. Я устала. Пришло время послеобеденной чашки чая. Да и Марти принес мне коробочку песочного печенья. Она лежит рядом с масляным фонарем. Тем, что похож на лампу, которая всегда была в доме помощника смотрителя на маяке Порфири. Воробьям понравятся крошки от песочного печенья. Надо будет не забыть взять пару печенюшек завтра, если погода будет хорошей и я снова смогу посидеть на улице. Но они ждут. Они ждут, чтобы я что-то сказала.

Они говорили с Арни Ричардсоном. Они хотят узнать кое-что про Чарли. Хотят знать, почему он вышел на озеро на «Танцовщице на ветру». Хотят знать, куда он направлялся. Они не понимают, что для меня он стал чужим человеком. Но, несмотря на это, я знаю. Существует только одно место.

— Остров Порфири. Он бы отправился на остров Порфири.

Морган

Я снова беру скребок и начинаю обдирать другую часть забора. В этот раз я надела рабочие ботинки Калеба, которые на два размера больше, чем мне надо. Он дольше меня живет с Лори и Биллом, но он ленивый говнюк и, наверное, не будет по ним скучать. В этих ботинках и голубом комбинезоне Марти я выгляжу как мультипликационный персонаж. Я посмешище. Копы ушли, но пожилая женщина все еще сидит в своем кресле-коляске. Господи, она так комично выглядит в этих очках-авиаторах! Ее длинные прямые волосы белее снега спадают ниже плеч. Ей, должно быть, по меньшей мере лет сто. Не могу даже представить, как это — быть настолько старой, больше не жить такой жизнью, продолжения которой можно было бы с нетерпением ждать. И, наверное, память тоже пропадает, так что теряешь и свое прошлое. Не остается ничего, кроме следующего вдоха.

Я делаю вдох. Длинный и глубокий. Ирония практически покидает меня.

— Морган, не так ли?

Она обращается ко мне. Она знает, как меня зовут.

— Кажется, они там, внутри, немного заняты. Я уверена, что забор сможет подождать пару минут, пока ты отвезешь меня обратно в мою комнату. Видит Бог, если ты будешь продолжать в том же духе, то проскребешь его насквозь. Там столько краски!

Она не смотрит на меня, но я не могу просто игнорировать ее.

— Не думаю, что мне можно, ну… взаимодействовать с… жильцами.

— А ты всегда поступаешь по правилам? — Это звучит не как вопрос.

Она сидит в кресле прямо, с поднятым подбородком, сложив руки в перчатках на коленях. Мне бы хотелось видеть ее глаза, прячущиеся за этими дурацкими очками.

— Хорошо, — говорю я, бросив скребок в ведро к остальным инструментам. — Но пусть потом спрашивают с вас, а не с меня.

— Сверток, — говорит она мне, приподняв руку и указывая в сторону стола. — Тот, что они оставили. Подай его мне.

Я делаю, как она просит. Что-то завернуто в выцветший белый холст и пахнет землей и плесенью. Сверток перевязан бечевкой, но узлы ослабели и ткань развернулась, так что я вижу, что внутри. Выглядит как стопка книг, кожаные обложки и волнистые от сырости желтые страницы. Я кладу его пожилой женщине на колени.

Я никогда прежде не катала кресло-коляску, поэтому приходится немного поманеврировать, чтобы пройти с ней в дверь.

— Третья комната слева.

Когда мы проходим мимо кабинета Марти, слышно, как он насвистывает. Я не поворачиваю голову, просто продолжаю идти, глядя прямо перед собой, а мои позаимствованные ботинки шаркают по плиточному полу.

Комнаты постояльцев совсем не такие, как я думала. Они как однокомнатные квартиры. Я быстро осматриваюсь, проталкивая кресло в дверной проем. Тут есть маленький обеденный стол и кровать, комод со стоящими на нем рисунками в рамках и удобное на вид кресло. Кровать застелена лоскутным одеялом. Оно совсем выцветшее, и я бы сказала, что оно ручной работы и наверняка старинное. Мебель тоже старая. Как и постоялица. Но в глаза мне бросается фонарь. У нас был похожий. Он был красным, но когда мы его зажигали, стекло покрывалось копотью, и мне приходилось оттирать его старой тряпкой.

Женщина вздыхает:

— Достаточно, Морган. Спасибо.

— Угу. — Я поворачиваюсь, чтобы уйти.

Руки женщины тянутся к свертку. Она берет его и кладет на стол, а затем начинает складывать плед, в который были укутаны ее ноги.

— Ты думала, что полиция пришла за тобой?

Я останавливаюсь в дверях:

— Что?

— Почему ты пряталась?

Я поворачиваюсь и смотрю на нее.

— Я не пряталась. Копы знают, что я здесь.

Женщина ставит кресло-коляску на место, осторожно встает и кладет плед в изножье кровати. Она двигается в сторону старого кресла, придерживаясь одной рукой за комод, и поворачивается, чтобы сесть.

Сняв очки, она кладет их на стол возле свертка, ее рука на секунду задерживается на стопке книг.

— Элизабет. Элизабет Ливингстон.

Я смотрю в ее глубокие карие глаза, колючие и вызывающие, но в то же время тревожно пустые.

Старуха слепа.

Из-за этих пустых глаз мне стало не по себе, но только на пару секунд. А потом все прошло. Это глупо. Мне наплевать, кто она такая, и я не стремлюсь завязать с ней разговор. Так что бурчу в ответ:

— Угу, — поворачиваюсь, выхожу из комнаты и, неуклюже ступая в ботинках, иду обратно по коридору.

Элизабет

Я не удивлена и не обижаюсь, но тяжело вздыхаю. Страх так быстро может превращаться в злость; она боится того, что может преподнести жизнь, и злится из-за этого на весь мир.

Я рассеянно ощупываю пальцами непромокаемую обертку. Край потрепан в том месте, где ткань ускользнула из-под слабо завязанной бечевки. Достаточно было только легко потянуть, чтобы веревка ослабила свой захват, позволив затхлой обертке, развернувшись, обнажить кожаные переплеты дневников. Я нежно скольжу по ним пальцами, исследую поверхность верхнего дневника, на мгновение задержавшись на тиснении по центру обложки и проводя по рельефным «Э. Л.».

Эндрю Ливингстон. Мой отец.

Последний раз я держала в руках эти дневники, когда Чарли вернулся на остров, перед пожаром. Именно в тот момент я поняла, что брата, которого я знала, брата, в котором я видела ровню, защитника, покровителя Эмили, изменил злой, суровый мир, погрязший в войне и предрассудках. Я должна была увидеть это тогда, должна была понять, что он способен ополчиться против нее. Жалел ли он об этом позже? Я всегда предпочитала думать, что да. Теперь же я никогда этого не узнаю.