— Если вам интересно мое мнение, сэр, то извольте — было бы гораздо лучше, если бы вы спрашивали мое мнение по военным вопросам, а не по личным, ибо я чувствую себя компетентным только в солдатском ремесле.
Ответ, похоже, пришелся Потемкину по душе, но он все равно продолжал сверлить меня взглядом.
— Отличный ответ, сэр! Настоящий благородный рыцарь! Вы этого хотите добиться? Стать американским рыцарем императрицы? Храбрый, честный, благородный. Она ценит это в мужчинах, вы это знаете? Ах да, простите, это бестактный вопрос и мне не следовало его задавать.
Потемкин соединил кончики пальцев и вдруг усмехнулся мне.
— Ваша просьба удовлетворена. Горлов будет генералом. Хотя почему будет — он уже генерал. А вы будете полковником, но это не означает, что вы можете избегать поля боя и отсиживаться в тылу с нами, штабными крысами. Вас с Горловым ждут настоящие дела, настоящие битвы, как у истинных рыцарей! Но я хотел сказать вам еще кое-что… полковник Селкерк…
Он вдруг понизил голос и наклонился ко мне через стол.
Я тоже наклонился к нему, и тут Потемкин коснулся пальцами своего правого глаза и… вынул его
[4].
Я отпрянул, потому что никогда раньше не видел искусственного глаза и не подозревал, что Потемкин носит такой. Я повидал много ужасных ран на поле боя, но это бескровное вынимание глаза среди гобеленов и восточной роскоши почему-то показалось мне куда более жутким и зловещим, чем любые раны.
Потемкин опустил глаз в стакан с водой, стоявший на столе, и развернул его так, что глаз смотрел на меня из стакана. Другой глаз светлейшего князя тоже уставился на меня, причем Потемкин широко открыл веки, так что мне надо было либо отвести взгляд, либо смотреть в пустую глазницу.
— Знаете, как я лишился глаза? — улыбнувшись, спросил он. — И откуда взял этот, искусственный? Ах да, я опять задаю вопросы, в которых вы э… э… некомпетентны. Поэтому рассказываю. Григорий Орлов был любовником царицы и со своими четырьмя братьями помог ей избавиться от безумного мужа и взойти на трон. Орлов жил вот в этой самой комнате, а вон та лестница, — Потемкин махнул рукой, указывая на винтовую лестницу в углу комнаты, — эта лестница ведет прямо в спальню императрицы. Но Орлов изменял ей и разбил ее сердце. Удивительно, правда? Он соблазнил Екатерину, возвел ее на трон, а потом чуть ли не в открытую заводил себе любовниц. Что ж, он был человек прямой. И ревнивый. Но я и сам был прямой. И поступил так же, как и вы — попросился на войну с турками. И на Екатерину это произвело впечатление. Причем такое, что Орловы, все пятеро, вечером спровоцировали драку в бильярдной и так измолотили меня, что я лишился глаза. Тем не менее я все-таки отправился на войну, а когда вернулся, то снова встретил Григория Орлова и спросил его: «Как здесь дела? Что нового?» А он мне в ответ: «А новость у нас только одна — ты идешь в гору, а я качусь вниз».
Потемкин на секунду опустил веки, но тут же снова поднял их.
— И вот теперь я фаворит императрицы, полковник Селкерк. И я счастлив, потому что люблю ее больше жизни и она отвечает мне взаимностью. Екатерина очень щедра со мной. Кстати, этот искусственный глаз она заказала для меня в Париже. Ну и, сами понимаете, подарила мне куда больше, чем этот глаз…
Он перестал улыбаться.
— Она научила меня видеть. Вы понимаете, о чем я, полковник Селкерк? И я буду внимательно следить за вами, где бы вы ни были…
После этих слов он так долго и задумчиво смотрел на меня, погруженный в свои мысли, что я решился напомнить о себе.
— Могу я идти, ваша светлость?
— Да… идите.
Я встал и отдал честь. Потемкин тоже отдал честь, но не двинулся с места, поэтому этот жест показался мне скорее насмешкой, чем данью традиции.
22
Рано утром следующего дня в «Белый гусь» прибыл посыльный от Потемкина с официальными бумагами, в которых значилось, что генерал Горлов назначается командиром отряда, который отправляется на юг на помощь войскам, уже ведущим боевые действия против повстанцев, возглавляемых Пугачевым. Полковник Селкерк назначался его заместителем.
Мы с Горловым сразу же приступили к организации и смотру нашего войска, но оказалось, что оно состоит из опытных волонтеров, а не из рекрутов, так что нам оставалось только подобрать пять-шесть офицеров. Среди профессиональных наемников, живших в «Белом гусе» и близлежащих гостиницах, недостатка в желающих не было.
Целый день наши соседи по «Белому гусю» — Макфи и норвежец Ларсен приводили людей, и мы беседовали с претендентами на офицерские должности, стараясь выбрать наиболее подходящих. Разумеется, самого Макфи и Ларсена мы взяли в первую очередь. И весь день я невольно возвращался мыслями к Беатриче. Очень хотелось увидеться с ней, но я никак не мог придумать предлог. Мне было трудно сосредоточиться на делах, и поэтому я облегченно вздохнул, когда Горлов объявил, что на сегодня достаточно и мы можем вернуться в свои комнаты.
Через несколько минут в дверь постучали. Я открыл и с удивлением увидел Тихона, позади которого стоял нахмурившийся Горлов. Впрочем, так он хмурился, когда пытался скрыть улыбку.
— Сэр… Я… это… мы… — Тихон оглянулся на Горлова, который ободряюще кивнул ему. — Сэр, мы с мамой… хотели… это… пригласить вас на ужин, если вы не заняты вечером, сэр!
Я взглянул поверх его головы на ухмыляющегося Горлова.
— У меня много дел и много знакомых, с которыми я могу поужинать, Тихон, но уж если ты меня приглашаешь, то я не могу отказаться. И для меня будет большой честью познакомиться с твоей мамой.
Глаза у паренька радостно заблестели, а грудь часто вздымалась от сдерживаемого восторга и нетерпения.
— Ну, так пойдемте же! Прямо сейчас! Петр ожидает на улице. Мама приготовила пирожки с мясом. Граф Горлов уже готов…
Я молча снял с вешалки шубу, а Горлов, пропуская меня в дверях, подмигнул и сжал мое плечо.
Петр действительно ожидал в старой карете Горлова, и колеса застучали по проступившей через подтаявший лед мостовой. Петр, видимо, знал дорогу, и вскоре мы очутились в одном из торговых районов Санкт-Петербурга. Здесь не было дворцов, но дома стояли добротные, а магазины и лавки чистенькие и опрятные, некоторые из них даже были покрашены, что в северной столице являлось свидетельством достатка.
Мы остановились у дома с белым фасадом. На калитке была нарисована иголка с ниткой. Петр погнал карету в ближайшие конюшни, а мы подошли к двери. Тихон на секунду задержался перед входом и оглянулся на нас. Горлов снова ободряюще кивнул ему. Комната, в которую мы вошли, была типичной швейной мастерской. Повсюду висели и лежали готовые и наполовину готовые платья, костюмы, мундиры, а также разноцветные ленты и куски ткани — сукна, бархата.