Мальчик, идущий за дикой уткой - читать онлайн книгу. Автор: Ираклий Квирикадзе cтр.№ 89

“Что я ему скажу? Он не знает моего языка… Что? Знаешь, я ему ничего не скажу, только вот чокнусь кружкой”.

Священник так и сделал. Отец и сын улыбнулись друг другу. Отец зашептал что-то из Библии. Сын растерянно слушал… Я выпил пиво, пошел к буфетчику, налил еще, почему-то не мог смотреть на стоящих у соседнего каменного стола. Буфетчик, наливая пиво, глядел в их сторону, хохотнул и крикнул: “Влад, он молится, что ли?”

Черный парень засмеялся: “Черт его знает! Вроде!”

Священник в ту ночь улетел из Москвы во Французскую Гвинею. Мне хотелось спросить, почему он не сказал сыну о себе, но не решился…

Вскоре случилась странная, сюрреалистическая история. Мой далекий родственник из Сухума Кирилл Яковлевич Прыгун приехал в столицу с тем, чтобы отбыть в Израиль на постоянное жительство. Поселился в “Интуристе”. Ходил по Москве, разглядывал ее, улыбался, не замечая, что за ним шагают по пятам два высоких, бритых наголо парня. Кирилл Яковлевич зашел в зоопарк и там…

Часа два спустя Кирилл Яковлевич Прыгун в баре на двенадцатом этаже “Интуриста”, нервно кусая губы, шептал мне в ухо: “Все мои деньги, все, что я продал, все превратил в три бриллианта по пять карат, и два по четыре карата, и к ним еще два изумруда… Обернул их оберткой конфет “Раковая шейка” и держал в кармане. Эти типы останавливают меня около слона, ну там, где слон ходит. Показывают красные книжки, мол, КГБ. Я сдрейфил, говорю с ними, а сам незаметно кидаю конфетку в траву… Они говорят, отойдем… Обыскивают, явно знают, что ищут… Я узнал одного, сухумские такие, полубандиты… Не находят… Я радуюсь, правильно, что выкинул, вернусь – подберу… И вдруг вижу хобот, слоновий хобот, он дотянулся до моей конфетки – и в рот…”

Кирилл Яковлевич плачет. Что делать? Бриллианты в пять карат в животе у слона из Московского зоопарка. Через неделю надо уезжать в Израиль. Кирилл Яковлевич договорился с ухаживающим за слоном лимитчиком Глебом напоить животное слабительным. Четыре дня и четыре ночи мы с Прыгуном дежурили, сменяя друг друга в слоновьем загоне, следили, как лимитчик протирает слоновое дерьмо. Иногда протирали сами. Обследовав досконально пудов пять, влив еще слабительного, увы, мы не нашли бриллиантов и изумрудов. Кирилл Яковлевич Прыгун уезжал с серым, потухшим лицом. Анфиса Никаноровна, знавшая тайну Прыгуна, поцеловала его, зашептала: “Кир, руки есть, ноги есть, голова есть, жопа есть, еще столько всего в жизни высрется!”

Пожелавшая выучить французский Анна Шагал предложила мне делить с ней двухкомнатную квартирку в Газетном переулке.

В период поисков бриллиантов в пять карат она спрашивала своего квартирного соседа: “Что за дикая вонь? Давай я тебя помою!” Загнав под душ и натерев каким-то дезинфицирующим раствором, долго меня мыла. Отношения наши были не совсем обычными, мы были как брат и сестра, как любовники, как партнеры, чтобы поплакать в жилетку… Во французском посольстве в отделе культуры работал Лоран Данилю. Он приглашал на кинопросмотры, там мы с Анной посмотрели “Завтрак у Тиффани” с Одри Хепберн. Анна вновь выламывала в темноте мои пальцы. Отношения героев фильма были похожи на наши.

Наступила странная пора. Приближающаяся Олимпиада внесла в жизнь гостиницы “Интурист”, ее работников, постояльцев множество заметных и незаметных правок. Оркестрик “Ненужные вещи” был изгнан, Анна Шагал стояла теперь на ресторанной сцене с юношами в серых, аккуратных костюмах и пела светлые, ясные песни. “Ночные бабочки” куда-то упорхнули в темноту. Говорили, что их увезли за сто первый километр от Москвы. По улице Горького пронеслись факелоносцы с олимпийским огнем, зажженным в далекой Греции.

“Ленты, кружева, ботинки, что угодно для души?” – поется в детской песне. Тимофей Андреевич Головин, как опытный физкультурник-донжуан, добился-таки победы, дотянулся до роскошного тела Анны Шагал. Жениться на ней он не мог, действующая жена была высокой партийной номенклатурой. Он приходил к Анне на квартиру, оставался на ночь. Я слышал их любовные битвы. Как две большие рыбы, они бились хвостами об стену, французский переводчик морщился от каждого удара. Думал: “Ворвись, выволоки его на лестничную площадку, избей, смой потом, смой кровь с кафельных стен и пола…”

Я не врывался в соседнюю комнату, не выволакивал на лестничную площадку старого физкультурника, не избивал его до крови, с кафельных стен и пола нечего было смывать. Я, стиснув зубы, молчал, слушая звуки за стеной.

Странную историю рассказал мне швейцар гостиницы Степан, тот, который долгие годы по своему настроению то впускал меня, то превращал свои длиннющие руки в шлагбаум. Помню, рядом со входом в гостиницу был приклеен листок “Моральный кодекс строителя коммунизма”. Сколько раз ожидая, когда длиннорукий отойдет со своего поста, я делал вид, что внимательно вчитываюсь в этот “моральный кодекс”, непонятно почему приклеенный на фасаде “Интуриста”.

Теперь, будучи штатным переводчиком с французского, распив с ним бутылку кахетинского вина в камере хранения, мы подписали пакт о мире. Гигант оказался говорливым страдальцем. Вот что рассказал он, крепко сжав мое плечо:

“Вчера вернулся домой чуть раньше обычного. В квартире пусто. Хотелось есть. Поставил на огонь сковородку, разбил пять яиц, обнаружил бутылку немецкого пива. Посмотрел на часы, вроде жена Лиза должна уже быть дома… Яичница шипела, но я услышал еще какие-то звуки. Звуки шли из спальни. Голос Лизы: “Ой, ой! Пощади, милый, пощади… У-у-у…” Потом ее смех. “Боже, как хорошо!” Я схватил раскаленную сковородку, ногой распахнул дверь спальни и оказался в темноте. На кровати смутно белело мужское тело. Под ним угадывалось женское… Самое белое – мужской зад. Я по нему раскаленной сковородкой. Мужчина взвыл. Я ударил еще, еще, еще. Бросил сковородку в барахтающиеся тела и выбежал из спальни. Мне стало противно… Кричал мужчина, кричала Лиза. Видимо, раскаленная сковородка соскользнула с ягодиц мужчины ей на живот…

Я выскочил на лестничную площадку. Поднялся лифт. В кабине посмотрел на себя в зеркало. Из глаз лились слезы. “Лиза, тварь!.. Я же…” Лифт спустился на первый этаж. Первой, кого я увидел, была моя Лиза. Она улыбнулась радостно, взяла за руку. Я спросил: “Ты откуда?” – “С работы…” Я ткнул пальцем вверх: “А там… Ты…”

Жена продолжала говорить что-то радостное: “Пойдем в магазин? Я забыла утром сказать – сегодня приезжают моя сестра и ее жених…” – “Жених?..” – “Они решили перебраться из Смоленска в Москву… Может, они уже и у нас. Я ключи оставила им под половиком… Ты что?” – “Ничего… Я…”

В магазине Лиза купила рыбу, соленых огурчиков, грибов маринованных… Мы вернулись в дом. Сели в лифт. Неожиданно я нажал на кнопку “стоп”, ничего не говоря жене, побежал вниз по лестнице. Что мне делать? Боюсь домой идти! Ираклий, что делать? А? Вы, горские люди, решительные!”

Это он говорит мне?! Неделю слушаю любовные стоны за стеной…

Я вдруг представил, как врываюсь с раскаленной сковородкой в комнату Анны Шагал. Как вопит Тимофей Андреевич Головин, вопит рыжая певица.

Московская Олимпиада вот-вот должна открыться, а я оказался прикованным к Большому театру СССР. Прибыли новые люди, не умеющие танцевать, но мнящие себя танцорами-любителями.