Мальчик, идущий за дикой уткой - читать онлайн книгу. Автор: Ираклий Квирикадзе cтр.№ 88

Московская Олимпиада требовала увеличения числа переводчиков. “Железная Туша” взяла на себя ответственность за отсутствие у меня диплома Института иностранных языков. Не было тайной, что она любила Василия Валерьяновича и делала добро его племяннику, решившему остаться в Москве.

Однажды я пригласил Анну Шагал в зал Чайковского – Василию Валерьяновичу дали билеты, он не смог пойти. И вот мы с Анной слушаем барабанщиков из Новой Зеландии. Барабанщики создали в зале головокружительную вибрацию, Анна вцепилась в мои пальцы…

Раскрою тайну дуэли на Воробьевых горах – стрелялся я. Оставлю в тайне – с кем. Пистолет был один. Кто-то из дуэлянтов стрелял в противника с двадцати шагов, промахнулся. Потом пистолет перешел в руки другого. Тот выстрелил в воздух. Помирились. Поехали в “Интурист”. Денег не было ни у меня, ни у соперника, ни у секундантов… Пили пиво, слушали пение Шагал, из-за которой один из дуэлянтов должен был лежать бездыханный в кустах Воробьевых гор. Веришь ли ты мне, Чанчур, читая эту дуэльную историю? Думаю, нет. Эпоха дуэлей давно испарилась. Не буду тебя убеждать. Но если бы ты видел Анну Шагал, то не усомнился бы, что из-за нее мог стреляться и твой папа, совсем-совсем не дуэлянт. Вот тут в моей истории появляется еще один важный персонаж – замдиректора гостиницы “Интурист” Тимофей Андреевич Головин, недавно переброшенный с высот партийного аппарата в гостиницу “на понижение”, как шептали злопыхатели. Тимофей Андреевич – бывший Физкультурник, с большой буквы. Тот, кто на довоенных парадах шел по Красной площади во главе колонны дискоболов, футболистов, бегунов, держа на вытянутой руке развевающееся красное знамя, и улыбался глядящему с Мавзолея Иосифу Сталину, человеку-богу, который ласкал, обнимал добрым взглядом каждого человека в колонне. Тимофей Андреевич и в свои немолодые годы был мускулист, силен, усат. Усы – его тайная гордость, он знал, что похож на главного усоносца в мире.

В ресторане на утренней репетиции оркестрика “Ненужные вещи”, когда Головин вправлял мозги музыкантам, выглядящим неподобающе и поющим непонятно что, замдиректора увидел и опешил от вида дейнековской красоты рыжей певички. Кровь забурлила в бывшем физкультурнике. Он мгновенно составил план завоевания “этой рыжей девки”. У главы французской делегации коммунистов, приехавшей на помощь в подготовке Московской Олимпиады, он вытребовал женский каракулевый полушубок от Диора, духи от Живанши, зимние полусапожки от Сен-Лорана и прочие мелкие аксессуары, типа “ленты, кружева, ботинки”.

Делегация коммунистов давно уехала назад во Францию, но глава ее Гийом Врангель-Бостель, отпрыск старорусских эмигрантов, владелец фирмы “Кофе-Какао-Бостель-Врангель”, остался в Москве, поил всех сладким, густым, пахучим какао, заключал контракты. К нему приехала жена, тоже русская, Лиза Сологуб. Они посещали Третьяковку, подвалы художников нонконформистов, бассейн на “Кропоткинской”, Большой академический театр СССР. Лиза, балерина-любитель, стала брать в Большом уроки классического танца (это был новоявленный бизнес – в Большом учили танцевать любителей-иностранцев, как правило богатых). Когда Лизе Сологуб и трем японским балеринам-любителям разрешили танцевать на главной сцене Большого (конечно же, днем, при пустом зале), Лиза от переизбытка чувств заплакала, никак не могла успокоиться, заплакали и ее соученицы-японки. Стоят не очень стройные в балетных пачках женщины и плачут. Чуть успокоившись, они вчетвером протопали “Танец маленьких лебедей” под музыку П. И. Чайковского. Я был переводчиком японок, знавших хорошо французский, сидел в огромном пустом зале вместе с Анной Шагал. Зрелище было трогательным, немного смешным.

Раз мой рассказ о гостинице “Интурист” и ее обитателях – это “вспышки памяти”, – то вот еще комическая, точнее трагикомическая, история. Из Грузии регулярно, раз в три-четыре месяца, в Москву приезжал богатый человек Илья Ильич Паписмедов, директор кахетинского винного завода. Он останавливался в “Интуристе” вместе с сыном Зозо. Сын Зозо страдал заторможенностью. В Москве ему делали процедуры с какими-то швейцарскими медикаментами. Зозо, двухсоткилограммовый юноша, после процедур мгновенно оживал. До этого молча глядящий в одну точку, он обретал дикую энергию и требовал у папы невесту. Что-то вроде “хочу женщину” из “Амаркорда” Феллини, но обязательно в белой фате невесты.

Одна из “ночных бабочек” гостиницы Люся Аршинова во время приезда Паписмедовых превращалась в невесту для Зозо. Съезжались гости (папа Паписмедов щедро оплачивал это шумное событие), в ресторане играли свадьбу. Зозо был счастлив. Проходила брачная ночь, потом брачная неделя, потом Паписмедовы уезжали, до следующего приезда через четыре-пять месяцев, когда кончалось действие “энергетика”… Я спрашивал своего дядю Василия Валерьяновича, можно ли надеяться на швейцарское лекарство. Он ответил: “Нужно надеяться на Люсю Аршинову”.

А сейчас за столом гуляла веселая свадьба, сидели друзья папы Паписмедова, администраторы гостиницы, “ночные бабочки”. Все знали условия этого спектакля, все хорошо играли свои роли. Анна Шагал пела. Я смотрел на нее влюбленными глазами, замдиректора Тимофей Андреевич Головин смотрел на певицу, как Серый Волк на Красную Шапочку. Серый Волк был зол, он получил отказ, Анна не приняла подарки, экспортированные у французских коммунистов. Более того, когда, заперев рыжую певицу в своем кабинете, Головин ударил ее, чтобы напугать, чтобы она с покорностью принялась исполнять все его капризы, неожиданно замдиректора получил такую оплеуху, что еле удержал свое тренированное тело в равновесии. После чего Тимофей Андреевич стал вести себя непредсказуемо галантно. В тот день он с улыбкой открыл дверь кабинета, отпустил Красную Шапочку на волю. Через день пришел к ней на съемную квартиру с огромным букетом роз, увидел меня, который чинил в ванной Анны ржавые краны. У меня сантехнические дела не очень-то клеились, Тимофей Андреевич, засучив рукава, долго что-то винтил, крутил, зажимал и добился мощной струи в рукомойнике и отменного слива бачка. Анна не возвращалась. Я чувствовал себя неловко при большом начальстве, тот предложил выпить, мы раскрыли принесенный замдиректора коньяк “Камю”. Тимофей Андреевич разлил “Камю” в большие граненые стаканы. Произнес тост за Анну. Мы выпили. Неожиданно, без всякого повода, замдиректора гостиницы стал избивать переводчика с французского. Бил очень жестко. Потом словно очнулся, пришел в себя. “Извини. Со мной бывает…”

Старый физкультурник ушел, не дождавшись Анны, оставив меня в недоумении. Я злился на себя… Почему я не ответил на его удары?! Даже если я не был знаменосцем на Всесоюзном параде физкультурников, у меня есть мое достоинство?! Или я трус, слизняк?!

Затем была словесная перепалка в отделе кадров гостиницы в связи с приемом в штат переводчика Квирикадзе И. М. Анфиса Никаноровна с трудом отстояла меня. Более того, я стал работать с индивидуальными туристами. Первым из них был черный священник из Французской Гвинеи Патрик Варенни, который приезжал в Москву по не совсем обычному делу. Священник узнал, что в России у него растет двадцатидвухлетний сын. Но как его найти, Патрик не знал. Сын родился после Всемирного Московского фестиваля молодежи 1957 года и был один из тысяч детей фестивальной любви… Патрик Варенни попросил меня помочь разыскать сына, у него были какие-то телефоны, какие-то имена. Я превратился в Шерлока Холмса и по крохам фактов обнаружил сына. У парня были родители, папа Степан Мамулин, мама Тося Шаляпина. Священник, услышав имя Тося, нервно затряс головой. “Да-да, Тося, Так ее звали…” На глазах черного священника выступили слезы. Семейство Мамулиных работало в фотоателье у кинотеатра “Космос”. Заранее сообщать о себе Патрик Варенни не велел. Зайти в ателье священник не решался. Мы сидели на сырой скамье в сквере перед стекляшкой. Большой, как стог сена, гвинейский священник мерз, хотя светило мартовское солнце. Из дверей ателье вышел черный парень, крупный, курчавый, пошел в сторону пивного ларька. По пути к нему присоединилась девушка. Они встали у прилавка, взяли пиво и сосиски, отошли к каменному столу. Подошли Патрик и я. Взяли пиво и сосиски, встали у стола рядом. Черный парень обратил внимание на черного священника, под навесом пивной больше никого не было, кроме нас.