Мирабо - читать онлайн книгу. Автор: Рене де Кастр cтр.№ 123

Эти слова лучше всего отражают психологию Мирабо; он отнюдь не краснел за действия, которые по праву считал настолько же важными, как и свои пламенные выступления на трибуне.

— Именно в этих бумагах, — продолжал он, — потомки, как я надеюсь, найдут лучшее оправдание моему поведению в последнее время; в них честная память обо мне. Не могли бы вы забрать эти бумаги? Укрыть их от наших врагов?.. Но обещайте мне, что однажды они получат известность и что ваша дружба сумеет отомстить за память обо мне, предав их гласности.

Ламарк обещал; Мирабо как будто испытал облегчение. Призванный Пелленк помог разобрать документы, наименее интересные из которых бросили в огонь; вечером Ламарк должен был тайно перенести остальное в надежное место. Он провел часть дня подле больного; пока он молча сидел у камина, где сгорали принесенные в жертву документы, Мирабо очнулся от дремоты и позвал его.

Он собирался намекнуть на прошлогодний разговор, в котором речь зашла об умерших стоически. Ламарк тогда уверял, что самая прекрасная смерть та, когда больные сохраняют спокойствие, ничуть не сожалея о жизни и прося только, чтобы им придали положение, в котором они бы меньше страдали и умерли с удобством. Поэтому умирающий пожал руку своему другу и спросил:

— Мой дорогой знаток прекрасных смертей, вы довольны?

Затем Мирабо изложил Ламарку, который не смог сдержать слез, свою последнюю волю. Тревожась о состоянии своих дел, но все же желая кое-что завещать, он хотел знать, уплатят ли его долги.

— У меня есть долги, — доверительно сказал он Фрошо, — и я не знаю их точного количества; величина моего состояния известна мне не лучше; однако у меня есть множество обязательств, важных для моей совести и дорогих моему сердцу.

Вероятно, пока Мирабо дремал, Фрошо передал эти слова Ламарку; тот ответил:

— Скажите ему, что, если его средств не хватит на уплату завещанного, я включу в свое завещание тех, кого он порекомендует мне как другу; пусть еще немного порадуется.

Мирабо попросил Ламарка и Фрошо быть его душеприказчиками. Когда спустилась ночь, Ламарк вышел, соблюдая всяческие предосторожности и унося ценные документы, которые должны были однажды открыть потомкам истинное лицо Мирабо.

Среди посетителей, толпившихся в прихожей, находился Лапорт, интендант цивильного листа; Ламарк шепнул ему на ухо, что Людовик XVI может быть спокоен, поскольку бумаги, интересующие Его Величество, находятся в надежном укрытии.

На соседнем стуле сидела старая дама с увядшим лицом; она томилась здесь долгие часы, напрасно требуя для себя права войти в спальню Мирабо. Эта старая дама, которую никто здесь не знал, — маркиза де Мирабо, урожденная Вассан, вдова Друга людей, родная мать умирающего. Она вдруг вынырнула из мрака и забвения, словно члены семейства Атридов, обладавшие привилегией появляться в самый драматический момент.

— Я сделала всё и готова сделать всё, чтобы спасти сына, ради которого я наделала долгов в несчастливые времена и до сих пор еще от них не освободилась.

Увы! Вот и всё объяснение запоздалому проявлению материнской нежности: маркиза де Мирабо явилась всего-навсего узнать, оплатят ли ей долговое обязательство, выписанное на имя сына!

В какой-то момент отвращение начинает переливаться через край. Сообщили ли Мирабо о нежданном визите матери? Мы знаем только, что старая маркиза прождала шесть часов кряду, и когда ее, наконец, прогнали из передней, она укрылась в сарае от моросящего дождя.

Мирабо было больше нечего сказать этой недостойной матери; он унаследовал от нее только гнилую кровь и любовь к порокам; за такое наследство нечего благодарить. Да и жизнь, которой он был обязан этой презренной женщине, вопреки ее воле, он вскоре должен был потерять. Мирабо не верил в загробную жизнь; он был уверен, что со смертью всё закончится.

Ища последних радостей, на которые его жизнь была столь скупа, он обратился к друзьям.

Когда Ламарк вышел, к больному приблизился Фрошо, поправил подушки, приподнял тяжелую голову.

— Хотел бы я оставить тебе ее в наследство, — грустно сказал Мирабо.

В этот момент в комнату вошел Кабанис.

— Когда моя судьба прояснится?

— В субботу утром.

Мирабо взял врача за руку.

— Друг мой, — сказал он ему. — ты великий врач, но есть врач посильнее тебя, повелитель всё сметающего ветра, всепроникающей воды, всеоживляющего и всепожирающего огня.

За неимением Верховного существа, в которого он тоже не верил, Кабанис позвал на консилиум одного из коллег, доктора Пети. Мирабо не захотел его принять; оба врача долго разговаривали в гостиной. Они сошлись лишь в своем бессилии поставить диагноз и в качестве временного решения назвали злокачественную перемежающуюся лихорадку; согласились они и в том, чтобы прописать больному хинин. Это лекарство, только что вошедшее в моду, было довольно трудно достать; когда в Париже узнали, что оно требуется Мирабо, его стали приносить отовсюду.

— Ах, — сказал Мирабо, узнав об этом, — столь добрый народ достоин того, чтобы посвятить себя служению ему; для меня было славой отдать ему целую жизнь; я чувствую, что мне приятно умирать среди него.

Несмотря на хинин, ночь с 31 марта на 1 апреля прошла очень тяжело; рано утром Кабанис вновь поставил банки и горчичники. Мирабо спокойно сказал:

— Вы были правы, мой друг: моя жизнь закончится завтра утром, я это чувствую.

Тогда, по настоянию Кабаниса, он согласился пустить к себе доктора Пети. Тот долго обследовал знаменитого умирающего. Его пульс почти не прощупывался, руки были ледяные; он задыхался и снова начинал страдать от пронзительных болей.

— Скажите мне правду, я способен ее выслушать.

— Я думаю, что мы спасем вас, однако не поручусь за это, — сказал доктор Пети.

— Господин Пети, взгляните на всех этих людей, которые меня окружают; они ухаживают за мной, как слуги, а ведь это мои друзья; позволительно любить жизнь и сожалеть о ней, когда оставляешь после себя такие богатства.

Пети прошел в соседнюю комнату и сказал Кабанису, что считает Мирабо потерянным. Больной уже и сам это понял, он сказал Кабанису:

— Его слова суровы, я их слышу; вы не столь решительны; я склонен судить так, как он, но мне нравиться верить, как вы.

Больному, конец которого уже приближался, было невозможно отказать в услугах нотариуса; находясь в трезвом уме, Мирабо продиктовал свое завещание. Он назначил единственным наследником своего племянника дю Сайяна, оставил ренту своему побочному сыну Коко Люка де Монтаньи и 20 тысяч ливров госпоже де Нера, воспоминание о которой преследовало его неотступно. Ламарку он официально завещал все свои политические бумаги, Кабанису — свои литературные и философские опыты, Кону — 20 тысяч ливров, Пелленку — бриллиант стоимостью 100 луидоров; детям Лежея вручил долговые обязательства на книжный магазин; аббату Ламуретту подарил деньги, которые одолжил ему, чтобы тот смог поселиться в архиепископстве Лионском.