Владимир Святой - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Карпов cтр.№ 10

Ранней весной 967 года из Константинополя в Киев выехал личный посланник василевса Никифора патрикий Калокир. Он был родом из Херсонеса Таврического и, следовательно, неплохо знал как внутренние русские дела, так и общую обстановку вокруг Причерноморья. Непосредственным поводом к поездке в Киев послужили весьма необычные события, произошедшие незадолго до этого в византийской столице.

Случилось же вот что. Василеве Никифор принимал послов болгарского царя Петра, считавшегося другом Империи и к тому же женатого на византийской принцессе. Послы явились за ежегодной «данью» — так болгары (как, впрочем, и русские) называли регулярные выплаты византийского правительства соседним «варварским» народам. Казалось, ничто не предвещало внезапного разрыва. Василеве, однако, пребывал в мрачном состоянии духа. Едва послы объявили цель своего визита, как обычно спокойный и уравновешенный Никифор вспылил. Исполнившись гневом, он вскочил на ноги и воскликнул: «Горе ромеям, если они, словно рабы, принуждены платить дань грязному и низкому скифскому племени!» Рядом оказался отец императора патрикий Фока. «Неужели ты породил меня рабом? — загремел василевс, обращаясь к отцу. — Неужели я, самодержавный государь, покорюсь нищему и грязному племени?» Вне себя от бешенства, Никифор повелел отхлестать послов по щекам и выслать их из страны. «Идите, — кричал он, — и скажите своему вождю, покрытому шкурами и грызущему сырую кожу, что великий и могучий государь ромеев в скором времени придет сам в его страну и сполна воздаст дань, чтобы он, трижды раб от рождения, научился именовать повелителей ромеев своими господами, а не требовать с них податей, как с невольников!»

Вспышка Никифора кажется тем более странной, что выплата «дани» была обычной практикой Византийской империи. Это обходилось гораздо дешевле, чем неизбежные войны с соседями. «Варвары» служили также «щитом» Империи, прикрывая греков от других, еще более страшных, врагов. Болгары, например, должны были препятствовать нападению на Империю венгров. Так что ничего зазорного в глазах византийцев не происходило. Напротив, общественное мнение всегда ценило усилия императоров по установлению подобных отношений с окрестными племенами.

Был ли гнев Никифора искусно разыгран? Или же он действительно был оскорблен и не думал о возможных последствиях? Не слишком ли дерзкой показалась ему речь послов, быть может, выбравших неверный тон или недостаточно почтительных к царскому достоинству Никифора? Так или иначе, но слова Никифора означали лишь одно — войну, безусловную и неизбежную. Причем войну с серьезным и на самом деле опасным противником. Всего за сорок лет до этого болгарские войска вторглись на территорию Империи, разгромили армию ромеев и угрожали самому Царствующему граду, а тогдашний болгарский царь Симеон претендовал на императорский престол. Впрочем, времена изменились. Болгария потеряла часть былого могущества. Византия же, напротив, оправилась от потрясений и при Никифоре заметно усилилась в военном отношении.

Как показали последующие события, Никифор не мог рассчитывать на собственные силы. Он давно уже был втянут в изнурительную войну с арабами — которую, кстати, вел довольно успешно. Одновременно продолжалась и другая война — с Германской империей, развернувшаяся в южной Италии. Совершив поход к границам Болгарского царства, поход, носивший скорее демонстративный, чем разведывательный, характер, и убедившись в сложности ведения войны в незнакомой гористой местности, василевс решил добиться победы другим путем. Посланный на Русь Калокир и должен был, по его задумке, привести против болгар русскую рать. Калокир двигался не налегке. Его сопровождал внушительный обоз, включавший, кроме прочего, предназначенное для русов золото — около 15 кентинариев (то есть около 455 килограммов). Для того времени сумма не столь уж большая. Никифор поскупился. Средний византийский наемник получал ежегодно 30 номисм золота. Суммы, привезенной Калокиром, хватило бы чуть больше, чем на три с половиной тысячи воинов. Святослав же должен был привести много больше. Впрочем, Никифор не нанимал Святослава, но лишь стремился задобрить его. Видимо, Калокиру было поручено ненавязчиво напомнить русскому князю о договоре, существовавшем между Русью и Византией. По этому договору Русь признала себя союзницей Империи и обязалась оказывать ей военную помощь в случае нападения неприятеля.

Калокир сумел завязать дружбу с «архонтом русов». Византийский историк Лев Диакон, от которого мы и знаем о подоплеке происходивших событий, объяснял уступчивость Святослава его жадностью к золоту. «Все скифское племя необычайно корыстолюбиво, в высшей степени алчно, падко и на подкупы, и на обещания», — разъяснял он . Но, вероятно, дело было не только в золоте. Тем более что Святослав, по свидетельству русских летописей, проявлял полнейшее равнодушие к богатству.

Предложение Калокира пришлось по душе русскому князю другим. По словам Льва Диакона, Калокир уже тогда дал понять, что Империя не станет препятствовать установлению власти Святослава над всей Дунайской Болгарией. Действовал ли Калокир по указанию Никифора? Или это была его личная инициатива? Последнее более вероятно, особенно в свете того, что, как выяснится впоследствии, Калокир не оставлял мысли самому занять византийский престол. Для этого ему нужен был союзник, каковым и становился Святослав. Позднее в Константинополе стали известны некоторые подробности пребывания Калокира в Киеве. В частности, передавали, что в нарушение законов Империи и норм христианской Церкви патрикий совершил кощунственный акт, побратавшись с язычником Святославом.

Дунай издавна манил к себе киевских князей, начиная с легендарного Кия, основателя Киева и первого Полянского князя. По представлениям людей древней Руси, именно Дунай был родиной славян, колыбелью их истории. «Сели суть словени по Дунаеви, где есть ныне Угорская земля и Болгарская, и от тех словен разошлись по земле и прозвались именами своими» — так повествует древнейший киевский летописец о происхождении своего народа; с этих строк и начинается историческая часть «Повести временных лет».

Дунайские славяне, получившие имя болгар от завоевателей тюрков, пришедших с Волги и Урала, воспринимались киевскими славянами как ближайшие родичи. В этом отношении они немногим отличались, скажем, от древлян или дулебов и тиверцев — та же славянская речь («а язык словенский един»), те же общие исторические судьбы. Правда, болгары были христианами. Но языческая Русь хорошо знала христиан и не питала к ним особого почтения или страха. Имели болгары своего царя — но ведь свои правители были и у древлян, и у вятичей, что не помешало киевским князьям завоевать их. Царское же достоинство правителя болгар не могло не привлекать Святослава. Было Святославу известно о Болгарском царстве и другое — расположенное вблизи Византийской империи, оно вобрало в себя отблеск славы последней; владевший Болгарией как бы держал в своих руках меч, занесенный над Византией.

Какое-то время Святослав, вероятно, колебался. Однако сама судьба положила конец его раздумьям. Святослав увидел себя во сне повелителем страны болгар. Люди того времени смело отдавались судьбе. Пророчество, открывшееся во сне, было верно истолковано князем. Киевские дружины двинулись в поход на Дунай.