Телевизор. Исповедь одного шпиона - читать онлайн книгу. Автор: Борис Мячин cтр.№ 36

Страница

– Николай Николаевич, – задумчиво проговорил я. – что вы думаете о видениях? Святой апостол Иоанн был в изгнании на острове Патмос, когда к нему явился ангел и велел передать послание семи церквам…

– Чтобы ты знал, – разозлился историограф, – весь этот бунт начался с того, что какому-то фабричному привиделась во сне Богородица, которая, якобы, сказала, что находящемуся на Варварских воротах Ее образу вот уже тридцать лет никто не пел молебнов и не ставил свечей, и Христос за это хотел послать на Москву каменный дождь, но Она умолила Его послать на Москву всего лишь трехмесячный мор. Этот фабричный поместился на Варварке, собирал деньги на какую-то всемирную свечу и рассказывал всем свой чудесный сон. Вокруг него собрался народ, и вот что из этого вышло – смертоубийство! Господи, за что…

Он вытер рукою слезу.

– Я не говорю о тёмных, непросвещенных людях, – возразил я. – Они находятся в плену предрассудков. Но что если подобные видения овладевают образованным человеком, – что это тогда? От природы это или от знания? Или еще от чего-то? Вы простите, я задаю дурацкие вопросы, потому что я устал, пока ехал в Черную Грязь…

– Вот я глупец! – заволновался Николай Николаевич. – Ты голоден, наверное… Пойдем в дом.

– Спасибо, Николай Николаевич, – сказал я. – Простите, что я пристаю к вам с дурацкими вопросами. Меня мучает тоска. Не поймите меня превратно. Мне почему-то легче среди немцев и чухонцев, а здесь, в Москве, я чувствую себя каким-то придавленным…

– Я напишу в коллегию, – сказал историограф, – что ты сберег старинные книги для потомков. Пойдем в дом. Князь Матвей Дмитриевич привез сюда из Молдавии виноград, персики, померанцы ^[134]. Они растут в оранжерее. Хочешь посмотреть?

– Конечно. А бенгальский фрукт ананас растет в оранжерее?

– Растет, наверное…

Вы очень добрый человек, Николай Николаевич, хотел сказать я, только очень боитесь беспорядка. По-вашему, во всем должен быть реестр; а по-моему никакого реестра и не нужно, нужно только, чтобы люди любили один другого и были братьями. Но не сказал.

Мы пошли к дому. Было уже темно, и мне показалось вдруг, что вдалеке горит Москва. Я услышал треск рушащихся домов, монастырей; в пламени чернели древние рукописи; на знамени пожарища гарцевал черный всадник на белой кабардинской кобыле. Я протер глаза: нет, всего лишь померещилось от усталости.

Всю осень в Москве хоронили чумных и бунтовщиков. Зачинщиков повесили: дворового, кидавшего наземь шапку, мужика с красной мордой и еще нескольких; многих били кнутом и ссылали в Рогервик ^[135]. Я всё высматривал среди повешенных или ссыльных гнилоногого, но его нигде не было.

Батурин вернулся в Петербург, а затем уехал в Швецию. Я же служил юнкером в московском архиве под началом историографа Мюллера. Вскоре Мюллера разбил паралич, и в помощь Мюллеру начальником назначили Николая Николаевича.

– Будем прилежно трудиться, – сказал Николай Николаевич, – и Бог вознаградит нас за труды.

Работа в архиве мало чем отличалась от работы в Питере, за тем только исключением, что в Питере я разбирал дипломатические реляции, а здесь нужно было сортировать, переписывать и переводить давно забытые посольские грамоты. Грамоты раскладывались по разным шкафам: переписка с британским двором, с гишпанским, с голландской республикой, с Голштинией, – всему у Николая Николаевича был свой шкаф. Два документа почему-то запомнились мне особенно: разрешение торговать в России «англинскому купцу Осипу Вульфу» и прошение свободного проезда в Персию для «доктора прав Стефана Какуса».

Однажды я получил письмо от Аристарха Иваныча. Едва раскрыв его, я вздрогнул; мне показалось, будто бы вся причудливая желчь моего хозяина вылилась на меня. Аристарх Иваныч писал, что окончательно и бесповоротно разругался со Степаном, который покинул поместье и ушел жить к хоперским казакам, проповедовавшим двоеперстие. Кроме того, Аристарх Иваныч приказывал мне навестить в Москве его дочь и взять у нее сто рублей for spending ^[136].

Я приехал к ней. Это была высокорослая и дурная женщина с мускулистыми руками; узнав, кто я, она велела слугам вышвырнуть меня вон. Я упал в грязь и разбил нос.

– Чтобы духу твоего не было в моем доме, – крикнула она уже из окна, – самозванец!

– Послушайте, – начал было оправдываться я. – Я не знаю, кто вам и что сказал, но поверьте, намерения мои предельно чисты. Я не желаю власти и богатства; цель моего существования в том, чтобы служить людям. Я юнкер; я работаю в архиве, в Хохловском переулке. Я учиться хочу… За что же вы гоните меня? Я просто выполнял приказ, переданный мне вашим батюшкой…

– Пошел прочь, скот!

Я сжал кулаки и поднялся с земли. Неизвестное дотоле мне желание поселилось в моем сердце – отомстить.

* * *

История историографа Мюллера была очень простая история. Студентом он приехал в Россию, чтобы заработать денег и выгодно жениться. Однако ж прибыв в Петербург, Мюллер обнаружил, что история своего народа русских в принципе не интересует; вместо этого они проводят время в бесконечных попойках и празднествах.

– Spritzig Volk ^[137], – сказал его попутчик, артиллерийский инженер Готлиб, уже в России бывавший. – Императрица Екатерина была женой шведского драгуна; потом русские взяли Мариенбург, и царь Петр собственноручно заколол драгуна, чтобы насладиться прелестями его супруги ^[138]; она так понравилась ему, что он оставил ей в наследство оба своих царства, Московское и Сибирское.

На резонный вопрос Мюллера, а не возмущена ли русская аристокрация тем, что на троне сидит простая латгальская крестьянка, Готлиб засмеялся и сказал: да, что-то такое было; когда Петр умер, сенаторы собрались, чтобы решить вопрос о новом царе, но несколько гвардейцев сломали дверь и сказали, что если сенаторы прямо сейчас не проголосуют за Екатерину, они также сломают им шею.

Все эти рассказы произвели на студента очень сильное впечатление; ему стало очевидно вдруг, что его призвание – написать историю этого дикого азиатского народа, подобно тому, как Тацит написал историю древних германцев; как говорится, запало в голову.

Страница