Учителям, незнакомым с методом научного наблюдения, следует пройти специальное обучение и практическую подготовку для усвоения этого метода, а тем, кто привык к устаревшим методам обучения в обыкновенных школах, это особенно необходимо. Мой опыт подготовки преподавателей в школах свидетельствует об огромной разнице между этими методами. Даже высокообразованный преподаватель, понимающий суть этого принципа, сталкивается с массой трудностей при его воплощении. Он не может понять, что теперь его новая задача, подобно астроному, сидящему неподвижно у телескопа и созерцающему движение планет в пространстве, заключается лишь в пассивном наблюдении. Мысль о том, что жизнь идет сама по себе и, чтобы ее понять, научиться отгадывать ее загадки или направлять ее действия в нужное русло, достаточно просто наблюдать за ней и пытаться понять ее без всякого вмешательства в ее сущность, – эта мысль оказывается очень сложной для осознания и воплощения в практику.
Воспитателя слишком долго учили быть единственно активным и свободным лицом в школе; слишком долго в его обязанности вменялось подавлять действия учеников. Когда в первый раз учительница появляется в одном из наших домов ребенка и ей не удается добиться полной тишины и порядка, она всегда выглядит несколько смущенной и растерянной, словно просит присутствующих извинить ее и засвидетельствовать ее невиновность. И напрасно мы постоянно повторяем ей, что беспорядок в первые минуты общения с детьми просто необходим. И наконец, когда мы обязываем ее ничего не предпринимать, а просто наблюдать, она просит об увольнении, ибо, по ее мнению, она более не является учительницей.
Но когда учитель начинает понимать, что его обязанность состоит в том, чтобы различать, какие поступки следует пресекать, а за какими наблюдать, воспитатель, привыкший к старым методам работы, начинает ощущать пустоту в душе и задумывается над тем, а справится ли он с этой новой задачей. На самом деле, не будучи должным образом подготовленным к этому виду работы, он долгое время чувствует себя смущенным и беспомощным; тогда как чем выше у преподавателя уровень научной и практической подготовки в области экспериментальной психологии, тем скорее он постигнет восторг раскрывающейся перед ним новой жизни.
Нотари
[39] в своем романе «Мой дядюшка-миллионер» сатирично описывает современные нравы и с присущей ему выразительностью рисует яркую картину устаревших приемов дисциплины. Когда дядюшка был еще ребенком, он провинился в таком множестве неблаговидных поступков, что переполошил весь город, и отчаявшиеся родители в качестве наказания стали оставлять его в школе. Здесь же Фуфу, как его называли в детстве, впервые испытал приступ доброты и почувствовал искреннее движение своей души в тот момент, когда он очутился рядом с маленькой прелестной Фуфеттой и узнал, что она голодна.
«Он поглядел вокруг, остановил взгляд на Фуфетте, поднялся, взял свою корзинку с завтраком и, не сказав ни слова, поставил ей на колени.
Потом он отошел в сторону и, совершенно не понимая, что делает, расплакался.
Мой дядюшка не знал, как объяснить самому себе причину этого внезапного всплеска эмоций.
Он впервые увидел добрые глаза, полные слез, впервые почувствовал какое-то внутреннее движение, и в то же время его охватило чувство огромного стыда; ему стало стыдно за то, что он может есть в то время, как рядом кто-то голоден.
Не зная, как лучше выразить устремления своего сердца и как попросить ее принять в дар корзинку, не представляя себе, как он сейчас будет извиняться, что осмелился ей что-то предложить, он продолжал оставаться заложником этого большого порыва своей маленькой души.
Смущенная Фуфетта быстро подбежала к нему. С величайшей нежностью она убрала руки, которыми он закрыл свое лицо.
«Не плачь, Фуфу», – ласково попросила она. И говорила с ним так, словно обращалась к своей горячо любимой тряпичной кукле, ее детское личико было проникнуто почти материнской нежностью и заботой.
Затем девочка поцеловала его, и мой дядюшка сдался, не в силах противостоять чувствам, переполнявшим его сердце, обнял ее и, всхлипывая, поцеловал в ответ. Наконец, он глубоко вздохнул, вытер с лица следы нахлынувших чувств и снова улыбнулся.
Внезапно они услышали чей-то хриплый голос из глубины двора: «Эй вы, идите сюда, быстро, кому я говорю! Вы, оба, я к вам обращаюсь!»
Это был надзиратель. Он разрушил этот первый, полный нежности душевный порыв с такой грубостью, словно разнимал дерущихся детей.
Пора возвращаться в школу».
Так поступали и мои учителя в первые дни работы в доме ребенка. Они машинально ограничивали детей в их передвижениях, не наблюдая и не различая характера подавляемых ими действий. Например, там была одна маленькая девочка, которая собрала вокруг себя других детей и что-то шумно им рассказывала, активно жестикулируя. Тотчас же к ней подбежала учительница, схватила за руки и велела стоять спокойно; но я, наблюдая за девочкой, поняла, что она пытается примерить на себя роль воспитательницы или матери и учит окружающих тому, как нужно совершать утреннюю молитву, обращаться к святым и креститься: в ней уже проснулся руководитель. Другой ребенок, который постоянно совершал беспорядочные и хаотичные движения и был признан трудным, однажды начал сосредоточенно передвигать столы. К нему немедленно подбежали воспитатели и заставили утихомириться, потому что он создавал слишком много шума. Однако это было одно из первых проявлений протеста в этом ребенке, которое выявилось в движении ради определенной цели, и это было действие, заслуживающее всяческого уважения. После этого случая ребенок стал спокойнее и был доволен, когда ему, как и остальным детям, давали мелкие предметы, которые он мог раскладывать на своем столе.
Очень часто, когда воспитательница раскладывает в специальные коробочки какие-то материалы для работы, кто-то из детей всегда вертится поблизости, с явным желанием копировать движения старшего. Первый импульс – заставить ребенка сесть на свое место и сделать ему замечание: «Положи это! Сядь на место!» Но ребенок выражает свое желание быть полезным, и эта ситуация является прекрасным моментом для того, чтобы научить ребенка порядку.
Однажды дети собрались вокруг миски с водой, в которой плавали игрушки, смеялись и разговаривали. У нас в школе был маленький мальчик, примерно двух с половиной лет. Он стоял за кругом один, и было видно, что его просто распирало любопытство. Я наблюдала за ним с величайшим интересом; вначале он подошел поближе к детям и попытался протиснуться между ними, но ему не хватало сил, и он начал смотреть по сторонам. Наблюдать напряжение мысли на его личике было крайне интересно. Жаль, что у меня не было фотографического аппарата, чтобы это запечатлеть. Его глазенки радостно вспыхнули при виде маленького стульчика: очевидно, он решил поставить его за спинами детей и взобраться на него. Малыш двинулся к стулу, его лицо светилось надеждой, но в этот самый момент воспитательница резко (она сама, вероятно, сказала бы – нежно) подхватила его, подняла над головой других детей и показала ему, что же там, в этой миске с водой, говоря при этом: «Смотри, малыш!»