Закончив свою тонкую работу, Моника, сматывая шнур от фена, вдруг поняла, что в мастерской что-то изменилось. Вначале она не смогла сформулировать, что именно не так, но затем ее осенило. Свет. Он стал другим, поменял свой оттенок. С миллиарда отблесков серого и голубого он потеплел и стал… Моника перевела взгляд в окно и не смогла поверить тому, что увидела. Солнце. В городе дождя светило солнце!
— Иванна, солнце! Смотри! — издала она истошный вопль и бросилась к окну. Торопясь открыть обе створки, сломала ноготь, но наконец они поддались. Распахнув окно, она перегнулась через подоконник.
— Солнце! Здесь может светить солнце! — Моника почувствовала легкое прикосновение, Иванна стояла позади нее. Не сдерживая эмоций, она развернулась и обняла старую женщину. Однако тут же испугалась своей наглости — Иванна была не из тех, кто ценил тесный контакт, но Монику просто захлестнула волна нежности. Оказывается, в ее жизни может светить солнце!
Женщина обняла ее в ответ. Моника не выдержала и разрыдалась.
— Солнце, Иванна, это солнце, — бормотала она, как Алиса, в очередной раз отыскавшая конфету и удивившаяся такой невероятной находке. — Солнце, здесь тоже может светить солнце!
Тело Иванны содрогнулось, и Моника услышала тонкий всхлип. Она отстранилась от женщины и увидела борозду, которую слеза оставила на толстом слое грима, нанесенного на лицо.
— Иванна, не плачь! — засуетилась Моника, она кинулась к тумбочке, чтобы достать салфетку и попытаться спасти свою работу.
Иванна подняла глаза к потолку, пытаясь отогнать слезы. Надо же, она все еще умеет плакать. И не над своей жизнью, а над простым солнечным светом. Удивительно.
Моника захлопотала над нею, пытаясь промокнуть слезы, чтобы не испортить макияж.
Иванна мягко отвела ее руку. Какое это все имеет значение? Никакого, по сравнению с обычным восходом солнца. Простым счастьем, которого они все были так долго лишены.
В семь часов утра Иванна уже стояла у служебных ворот тюрьмы. Именно отсюда выходили те узники, которых переводили в другое место. Точнее, отсюда должны были выходить, но в реальности этого никогда не случалось. Иван будет первым. Сегодня решительно день чудес. Из подслушанных в булочной разговоров она узнала, что его переводят. «Неисправимый, наверняка опять набедокурил», — даже с некоторой гордостью подумала Иванна, услышав новость. Она не была уверена, что сможет увидеть его — заключенного наверняка повезут в закрытой машине. Но он будет рядом и, возможно, увидит ее.
Однако все получилось лучше, чем она на-деялась даже в самых смелых мечтах. Ровно в 9.01 дверь отворилась, и он вышел.
Кажется, именно в этом костюме она представляла его в церкви на венчании. Черные брюки, которые до сих пор сидели на нем как влитые. Или нет, они даже были ему велики! Воистину, над богами время не властно.
Впалые щеки обострили до крайности все те черты, которые ее в нем всегда завораживали, — скулы, раскосые глаза. Правда, густые черные волосы обриты под ноль. Надо же, а ведь он так ими гордился, всегда подчеркивал, что у него в семье всех хоронили с шевелюрами и он тоже не станет исключением! Зато жгучие черные глаза все такие же. Прожигают дыру в сердце. Грязная белая рубаха и даже галстук-бабочка, съехавший набок. Его арестовали в этом наряде. Она это прекрасно помнила. Держала в памяти все эти детали просто потому, что так и не смогла разлюбить.
Он стоял и смотрел на нее. А она понимала, что слов не осталось, хотя она репетировала эту встречу столько раз! Что скажет, как посмотрит, повернется, презрительно улыбнется, заставит стоять на коленях, умолять о прощении. Но вместо этого она сделала шаг. Всего один. Он точно такой же — как от любви до ненависти, так и в обратном направлении.
Иван стоял на месте и смотрел на нее. Не двигаясь, никак не выдавая своих эмоций. С трудом разлепил пересохшие губы.
— Тебе не сказали? — голос изменился. Всегда густой и мягкий, он дал трещину. В нем больше не было звона.
Иванна в упор смотрела на него и любовалась, ничего не замечая. А может…
Иван закашлялся.
Просто удивительно, как одна капля густой крови на белой ткани сразу же становится уродливым красным пятном. Вторая, третья. Иван кашлял, и все капли падали в область сердца, расплываясь огромной кровавой раной, выворачивающей внутренности и выматывающей душу. Ее раной. Она все поняла. Из этой тюрьмы никто никогда не выходил.
Эльза и Альберт
Только после того как Мария ушла, Эльзе удалось перевести дух. Кубарем она скатилась в подвал и в ярости оторвала скотч со рта художника.
— Что у тебя с ней? — прокричала она в лицо Альберту, на какой-то краткий миг утратив внутреннее равновесие.
— Эй, полегче, девушка, к чему такая ревность? — Альберт поморщился — процедура оказалась болезненной.
— Хватит паясничать, идиот. — Эльза наконец-то нашла, на кого выплеснуть бессильную ярость. — Ты с ней спишь?
— Сплю, — легко согласился художник и выпустил воздух, переводя дух после столь неожиданного нападения.
— Черт. — Эльза была в ярости.
— Что тебя удивляет, милая?
— Я тебе не «милая», — отрезала она и приступила к допросу: — Как часто она приходит? В какие дни?
— Почему я должен отвечать на твои вопросы? — скривился Альберт. Он никогда не отличался легким покладистым характером, и сейчас было совершенно неясно, почему он вообще так долго терпит такое бесцеремонное обращение.
— Потому что я могу сделать твою жизнь невыносимой, — прошипела Эльза ему в лицо. Она покрылась красными пятнами, руки дрожали, девушка походила на вулкан, готовый проснуться в любую минуту. На какой-то момент Альберту стало страшно. Она ведь действительно может превратить его жизнь в кошмар. Это не Мария. К тому же, что он вообще о ней знает, кроме того, что она пособница беглого каторжника? Ведь это наверняка он стонет время от времени в его гостиной.
— Ты его так сильно любишь? — после минутной паузы спросил он.
— Не твоего ума дело, — огрызнулась Эльза. — Так как часто она приходит?
— Три дня в неделю. Но обычно я прихожу к ней. Здесь она была всего один раз.
— Почему она пришла сегодня?
— Потому что я вчера не пришел.
— Черт, — снова выругалась Эльза.
Она села на пол и подобрала ноги под себя, старалась дышать неглубоко, чтобы не втягивать смрадный запах, исходивший от ведра в углу. Не выдержав, вскочила, схватила ведро, кинулась на улицу, выплеснула его содержимое под елку и вернулась назад. Дверь оставила приоткрытой. Коротышка крепко спал и снова метался в бреду, жар усилился, он просто горел. Можно было не переживать, что он услышит разговор, не предназначенный для его ушей. Необходимо было что-то придумать, и как можно скорее.
— Когда она заявится снова, ты можешь сказать ей через дверь, чтобы она убиралась? — предложила Эльза.