Старинные напольные часы из красного дерева пробили девять. Время ужина.
Моника села напротив мужа. Она заняла лишь половину сиденья, на стуле оставалось еще место для женщины такой же комплекции.
— Суп недосолен. — Карл сердито бросил ложку в бульон. Брызги разлетелись по кипенной скатерти.
— Я принесу солонку, — тут же подскочила Моника и бросилась на кухню.
— Папочка, я не хочу суп, — заканючила Алиса, едва мать скрылась из виду.
— Мама сказала съесть, — встал на сторону жены Карл.
— Но я не хочу, — продолжала настаивать Алиса, в глубине души понимая, что спорить бесполезно. Папа всегда поддерживал маму, когда ее не было в комнате. Но попробовать стоило.
— Съешь суп, а потом будет сюрприз, — заговорщицки прошептал Карл, не заметив жену, вернувшуюся в комнату с солонкой.
Моника протянула ее мужу и вернулась на свое место. Алиса подмигнула своему сообщнику и до конца ужина бросала на него такие красноречивые взгляды, которые заметил бы и слепой. Моника слепой не была.
После окончания ужина, состоявшего из бульона, стручковой фасоли с куриной грудкой и вишневого киселя, отец подозвал к себе дочь. Чмокнул ее в висок, поправил платье. Завтра, завтра же скажет секретарше, чтобы позвонила портнихе. То же самое, только на размер больше. Или на два?
— Папа, а где сюрприз? — громко и влажно зашептала Алиса отцу в ухо так, что ее можно было услышать и в другой комнате. Карл старательно избегал осуждающего взгляда жены.
— В нашем секретном месте. Помнишь, где это?
— Да. — Алиса кивнула и, бросая осторожные взгляды на мать, вышла из комнаты на цыпочках, стараясь быть незаметной и невидимой.
— Ей нельзя сладкое в таких количествах, — повторила Моника старую, как мир, и заезженную, словно бабушкина пластинка, мантру, едва за дочерью закрылась дверь. Она повторялась в их доме каждый день с того момента, как Алисе исполнился год. Но муж оставался непоколебим.
— Одна конфета беды не сделает, — отмахнулся он от жены. — Хуже не будет, — добавил он, давая понять Монике, что осознает все, что происходит. Моника не стала спорить. В последнее время она вообще никогда не спорила.
— Эта сирена вчера и твое отсутствие… Кто сбежал? — поинтересовалась она, вставая со стула и начиная собирать посуду.
Карл снова с громким и протяжным скрежетом отставил стул от стола. Моника вновь вздрогнула, но не проронила ни слова.
— Коротышка.
— Тот самый?
Карл кивнул и потянулся за сигаретами. Он знал, что Моника не переносит табачный дым, но ему было плевать. Она все равно не выскажет никаких эмоций. Карл чиркнул спичкой и глубоко затянулся.
Моника подошла к единственному небольшому окну гостиной, которое на ночь закрывалось светомаскировочными шторами и жалюзи. Распахнув шторы и подняв жалюзи, она отворила половину окна. В дом ворвались свежесть, запах дождя и даже отдаленное кваканье лягушек — единственные звуки природы в сером городе. Она задержалась возле окна и попыталась вдохнуть полной грудью. Не получилось. Платье было слишком узким. Досчитав до десяти, она снова закрыла окно, тщательно опустила жалюзи и задернула шторы. Все, что происходило в доме, должно было оставаться подальше от любопытных глаз. Особенно сейчас.
— Сколько? — глухо спросила она.
— О чем ты? — неловко спросил Карл, едва не поперхнувшись табачным дымом.
Моника даже не улыбнулась, хотя еще несколько лет тому назад безыскусная ложь могла ее позабавить. Но не сейчас. Карл так и не научился врать, хотя все время воображал, будто ему это прекрасно удается.
Моника повернулась и молча посмотрела на мужа. Тусклый, как обычно осуждающий, рыбий взгляд.
В коридоре раздался грохот — Алиса не нашла секретное место и поэтому крушила все, что попадалось под руку. Кажется, это был его портфель. Карл вскочил, стул упал.
— Пойду помогу Алисе.
С неожиданной быстротой и гибкостью, словно кошка, застигнутая за воровством, Моника бросилась к двери и закрыла ее собой. На секунду Карл заметил, как блеснули ее глаза. Моника плачет? Совершенно невозможно. Эта женщина была не способна испытывать эмоции. Они все замерзли в той холодной воде, на дне озера.
— Карл, зачем ты это сделал? О чем ты только думал? Что с нами будет, если тебя посадят?
— Ну ты так уж точно выживешь, — попробовал усмехнуться Карл, но осекся при виде жены, не оценившей шутку. Казалось, она еще больше побледнела, хотя это было невозможно. Карл снова вернулся к привычной манере разговора. Перешел в наступление — лучшая защита с Моникой:
— А что будет с Алисой, когда нас не станет, ты подумала? А так я смогу отправить ее в колледж, ее там чему-то научат, и она сама сможет…
— Не сможет! — Голос Моники сорвался на крик. Карл на долю секунды обернулся в соляной столб. В последний раз Моника кричала в день, когда родилась Алиса. — В колледж не берут в двадцать пять лет! Туда вообще не берут тех, кто даже конфету на полке найти не может! На одной-единственной полке, где она лежит каждый день вот уже пятнадцать лет подряд!
Моника осеклась. Алиса стояла на пороге и сияла от счастья, в руках она держала конфету. Небольшую, в яркой, блестящей и шуршащей, как она сама, обертке. Алиса с удивлением смотрела на родителей. Она не могла сформулировать, что конкретно, но кое-что произошло. Наверняка из-за нее. Алиса скривилась и приготовилась разрыдаться.
Карл, как всполошенная наседка, бросился к дочери.
— Милая, какая ты умница, так быстро нашла? Я думал, ты вообще никогда не найдешь эту конфету, я ее так хорошо спрятал сего-дня. — Карл крепко обнял дочь и прижал к себе. Закрыв глаза, чтобы не видеть жену, почувствовал, как с головы Алисы съехал яркий бант. Автоматически поправив его, он ощутил, как дочь напряглась и задумалась.
— Правда? — неуверенно спросила Алиса. Хотя если папа так говорит, значит, так оно и есть. Папа не может врать. Но тем не менее что-то во всем происходящем ее смущало.
— Правда-правда, — заверил дочь Карл и увлек за собой в сторону выхода. — Пойдем, поможешь папе разложить бумаги. А то я без тебя не справлюсь. Старенький уже, забываю, где у меня что лежит.
— Я тебе помогу, папочка, — тут же вызвалась Алиса, раздумавшая плакать. Папа ее любит, значит, все хорошо, ей просто показалось, ничего не случилось. — Ты же мой папа, и я должна заботиться о тебе, — с гордостью добавила девушка.
Моника смотрела им вслед. Слушала, как топот ног становится все более приглушенным. Они шагали синхронно. Отец и дочь. Впрочем, как обычно. Потому что Карл был лучшим отцом на свете.
Точными, выверенными по секундам движениями она собрала посуду со стола и отнесла на кухню. Мгновенно перемыла. Она ненавидела откладывать дела в долгий ящик. Аккуратно разложила старинные тарелки на хрустящем вафельном полотенце, чтобы то впитало влагу. В последнее время Моника заметила, что позолота совсем истончилась и стерлась, и не хотела еще больше травмировать тонкие воспоминания о жизни ДО.