Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого - читать онлайн книгу. Автор: Борис Илизаров cтр.№ 249

Страница

Любой психиатр отметит: ирония – самый верный признак здоровой и адекватной психики. Сталин любил подтрунивать. Иногда простодушно, но чаще зло – многозначительно. А это уже настораживает, учитывая, что объект иронии не смел адекватно ответить вождю. Поэтому для большей убедительности психиатр предпочтет отмечать случаи иронии, обращенной на самого себя, то есть самоиронию. А вот с ней у Сталина было плохо. Впрочем, здесь Сталин очередной раз открыто иронизирует над Марром, который неоднократно писал нечто вроде этого: «Доисторическая речь не знает еще производства слов ни по материалу, ни по технике, а лишь по функции или по социальной связности предметов или явлений в том или ином производстве, слово с одного предмета переходило на другой предмет каждого из таких кругов без всякого изменения» ^[1185]. Современный пример со словом «спутник»: человек, луна, космический аппарат и т. д.

Люди действительно производят слова, и их производство с древнейших времен непосредственно связано с производством материальных и духовных продуктов, а с определенного времени одно без другого просто невозможно. Именно это «производство» и имел в виду Марр. Попутно заметим также, что Сталин стал самым могущественным и самым богатым (без преувеличения, учитывая те ресурсы, которыми он распоряжался единолично) правителем за всю историю человечества, главным образом благодаря своему не очень правильному русскому языку и намного более убедительному для многих политическому языку. Фердинанд де Соссюр, один из крупнейших лингвистов-теоретиков начала XX века, на работы которого, конечно же, опирались Марр и большинство лингвистов во всем мире и с которым они же полемизировали, писал: «Высокий уровень культуры благоприятствует развитию некоторых специальных языков (юридический язык, научная терминология и т. д.)». Наличие «специальных языков» внутри общества, в свою очередь, ведет к необходимости изучать отношения «между языком и такими установлениями, как церковь, школа и т. д., которые в свою очередь, тесно связаны с литературным развитием языка, – явление тем более общее, что оно само неотделимо от политической истории» ^[1186]. Политический язык самого Сталина, язык сплотившегося вокруг него правящего клана, политический язык сталинской эпохи был насыщен большим количеством завораживающих слов-понятий, магических формул, жестов и манифестаций, символических знаков-действий, которые Сталин (как и многие политики мира) десятилетиями синтезировал и «производил» на исторической арене. Сюда же надо добавить особо многозначительную символику показательных судебных процессов над «врагами народа», как над живыми символами – знаками скрытой угрозы обществу, воплощения сатанинского вредительства, измены и коварства. О том, какое воздействие оказала эта «трудмагическая» знаковая (семантическая и символическая) деятельность Сталина и его соратников – «магов» на все советское общество в фантасмагорический «период построения социализма в СССР», включая материальное и духовное производства, ныне знает каждый. Нечего и напоминать о том, что такие «болтуны» и «маги», как Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский, О. де Бальзак, блаженный Августин, да и К. Маркс, наконец, и многие другие «производили» в особо большом количестве именно слова, символы, знаки и смыслы. И если бы можно было просуммировать все то, что столетиями во всем мире благодаря им «зарабатывают» люди в процессе общественного обмена символами и смыслами, то более богатых представителей человеческого рода, чем эти «болтуны» и «маги», мы бы не нашли. Марр как будто предвидел будущее, эту саркастическую сентенцию Сталина, и в 1932 году, «отвечая» на нее, писал: «Никакой Крез, никакой британский или американский банк, никакой национальный или международный капитал не содержит такой громады накоплений, накоплений всего человечества за время его человеческого творческого существования, как язык, разумеется, неразрывно с мышлением и со всеми теми способами выявления мышления, которые получились в надстроечном мире, в процессе развития языка» ^[1187]. Конечно же, Сталин ни о чем подобном не думал и не подозревал о том, в «какую неоглядную даль» (Марр) шагнули уже в его время семантика и семиотика, как и все науки о языке, речи, мышлении и роли символизма в материальной культуре человечества. Тем более он и помыслить не мог то, что «вульгаризатор» марксизма, впадший в «идеализм» (Марр), в своем понимании роли «производства» и «обмена» в развитии человеческого общества в большей степени был марксистом, чем рациональный, но творчески ограниченный Генеральный секретарь ЦК ВКП(б).

Еще в первой статье именно сам Сталин прямо сравнил язык, слово с орудием, в том числе с орудием производства. Он писал: «Язык, принципиально отличаясь от надстройки, не отличается, однако, от орудий производства, скажем от машин, которые так же безразличны к классам, как язык, и так же могут обслуживать как капиталистический строй, так и социалистический» ^[1188]. Тогда же он добавил: «Язык есть средство, орудие, при помощи которого люди общаются друг с другом, обмениваются мыслями и добиваются взаимного понимания… язык, будучи орудием общения, является вместе с тем орудием борьбы и развития общества» ^[1189]. Здесь я хочу напомнить наш разговор о брошюре Сталина «Марксизм и национальный вопрос», в которой он писал: «Бауэр тут хотел доказать, что “язык – это важнейшее орудие человеческого общения”» ^[1190]. Совпадение очевидное. Цитата извлечена Сталиным из книги «Национальный вопрос и социал-демократия» известного немецкого марксиста и, согласно ленинской терминологии, «оппортуниста» О. Бауэра. Она была издана на русском языке в 1909 году. Сталинская же работа была опубликована в начале 1913 года. Как мы видим, Сталин в 1950 году от своего имени дал определение языка, ставшее затем общепринятым в советском языкознании, конечно же, не упомянув ни одного из своих предшественников. Бауэр не проводил прямой аналогии между орудийной функцией языка (знака) и орудием материального производства. И Марр этого не делал, а использовал более тонкие аналогии и рисовал более сложную картину становления орудийной функции языка и ее связи с развитием материальной и духовной культуры человечества. Он говорил о языке как об «орудии исторической», «доисторической и протоисторической общественности» ^[1191], то есть о становлении социальной функции языка в процессе развития человеческого общества. Он не соглашался с чересчур прямолинейными высказываниями марксистского историка М. Н. Покровского, который, как я отмечал ранее, поддержал некоторые историко-лингвистические идеи Марра. Последний в ответ заявлял: «Проф. М. Н. Покровский в “Очерках истории русской культуры” говорит: “Единственным научно ценным принципом при выделении из общекультурной массы и районов культурного развития является принцип лингвистический: культуру определяет язык, главнейшее необходимейшее орудие культурной передачи, орудие, без которого культура просто немыслима”. С такой ролью лингвистики мы как будто должны бы согласиться… С М. Н. Покровским не расходятся, очевидно, и археологи, занимающиеся историей материальной культуры». В то же время, продолжал Марр, «мы считаем несколько преувеличенным такое исключительное выдвигание лингвистики в роли строительницы истории культуры, но с положением самим мы отнюдь не спорим», поскольку язык есть «не только орудие общественности… язык сам есть создание общественности» ^[1192]. Так что никакой вульгарной трактовки орудийной функции языка, отождествляемого с орудием материального производства, у Марра никогда не было, хотя именно на это напирал Сталин и антимарристы, включая их современных представителей. Я не исключаю того, что Сталин, обнаружив в марровских писаниях слово «производство», мог добросовестно заблуждаться, не улавливая многозначности применяемых терминов типа «производство», «орудие», «труд», «общественность» и т. д. Сталин понимал их так, как они трактовались в классической марксистской политэкономии. Марр же расширительно использовал эти понятия, говоря об исторически обусловленном производстве языка-мышления в процессе орудийно-производственной деятельности общественного человека и обратном влиянии мышления-языка на развитие материальной орудийной деятельности. Иначе говоря, язык, мышление и труд во всех его проявлениях, в том числе деятельность словотворческая (глоттогоническая), рассматривались Марром в единстве общественно-исторического процесса. В духе времени он не забывал указывать и на то, что «язык по своему происхождению вообще, а звуковой язык в особой степени потому и является “мощным рычагом культурного подъема”, что он – незаменимое орудие классовой борьбы» ^[1193]. В данном случае Марр скрыто цитировал самого Сталина 30-х годов. Впрочем, мысль о том, что язык, слово есть средство борьбы в сфере общественного сознания, кому бы она ни принадлежала, справедлива во все времена.

Страница