Могила Ленина. Последние дни советской империи - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Ремник cтр.№ 160

Рабочий стол Янаева был завален непрочитанными бумагами, в том числе многомесячной давности. Обычно он предоставлял своим помощникам делать за него всю работу. Среди этих помощников был Сергей Бобков, сын Филиппа Бобкова, заместителя и особо доверенного лица Крючкова. И хотя в своем алкогольном и любовном угаре сам Янаев соображал плохо, он держал на столе один документ, из которого становилось ясно, что путч — дело куда более серьезное, чем этот янаевский балаган, и что его настоящие руководители — Крючков, Бакланов, Болдин и Язов — были хорошо знакомы и с историей своей страны, и с методами прежнего режима.

О некоторых аксиомах чрезвычайного положения

1. Нельзя терять инициативу и вступать в какие-либо переговоры с “общественностью”. На это часто “покупались” из-за стремления сохранить демократический фасад — и в результате общество постепенно проникалось идеей, что с властью можно спорить, а это первый шаг к последующей борьбе.

2. Нельзя допускать самые первые проявления нелояльности (митинги, голодовки, петиции) и информацию о них. В противном случае они становятся как бы допустимыми формами сопротивления, за которыми следуют более активные формы. Если хочешь обойтись “малой кровью” — “дави” противоречия в самом начале.

3. Не стесняться идти на ярко выраженный популизм. Это закон завоевания поддержки масс. Сразу же вводить понятные всем экономические меры — снижение цен, послабление со спиртным и т. д., появление хотя бы ограниченного ассортимента товаров массового спроса. В такой ситуации не думают об экономической целесообразности, темпах инфляции, других последствиях.

4. Нельзя растягивать во времени информирование населения о всех деталях преступлений политического противника. В первые дни оно жадно ловит информацию. И именно в это время на него надо обрушивать информационный шквал (разоблачения, раскрытие преступных групп и синдикатов, коррупция и т. п.) — он будет воспринят. В другие дни информация о противнике должна подаваться в иронично-насмешливом ключе: дескать, надо же, кто нами управлял. Информация должна быть по возможности наглядной и немногословной.

5. Нельзя перегибать палку с прямыми угрозами. Лучше пускать слухи о твердости власти (контроль за дисциплиной на производстве, в быту, якобы систематические массовые рейды по магазинам, местам массового отдыха и др.).

6. Нельзя медлить с кадровыми решениями и перестановками. Население должно знать, кого и за какие очевидные проступки наказывают, кто перед кем за что отвечает, к кому население может обращаться со своими трудностями.

Перед тем как уйти на работу в бюро The Washington Post на Кутузовском проспекте, Маша Липман включила телевизор и увидела, как диктор бесстрастно зачитывает объявление о вводе чрезвычайного положения. Глядя на экран, Маша сразу подумала о своих детях — шестилетней Ане и четырнадцатилетнем Грише. Она была в ужасе. В одночасье рухнули надежды последних лет. Давно еще, после многих лет раздумий, Маша и Сережа приняли решение не эмигрировать. Они связали судьбу с Москвой. Теперь Маша думала только об одном: “Неужели Ане будут так же промывать мозги, как нам? Неужели все возвращается? Уезжать? Придется уезжать? А получится ли?”

Надежда Кудинова, швея с парашютной фабрики, расположенной на окраине города, приехала утром на работу. В автобусе она краем уха слышала разговоры пассажиров: что Горбачев ушел в отставку “по состоянию здоровья”, что власть перешла к Янаеву и какому-то комитету с непроизносимым названием — “ГКЧП”! Все это казалось какой-то непонятной ерундой. Но на фабрике директор сразу устроил собрание и призвал всех поддержать этот комтитет. Он сказал, что стране нужна стабильность и производственная дисциплина.

Кудинова взглянула в окно. За окном ничего интересного не было, а по радио дикторы в который раз зачитывали указы нового комитета. Они с товарками стали обсуждать: что теперь делать, кого поддерживать? Мнения разделилиcь поровну. Половина рабочих была возмущена. Половина думала, что, может быть, без Горбачева жизнь и наладится. Может, хоть еда в магазинах появится.

Кудинова подумала, что те, кто высказывался в поддержку ГКЧП, хотели продолжать жить в пассивной стране. Рабочий день продолжался, и Кудинова услышала, что Ельцин создал в Белом доме штаб сопротивления. Она воодушилась: “Может быть, мне тоже написать какие-нибудь листовки?” По дороге домой она увидела танки и дорогу, изуродованную танковыми гусеницами. Она увидела, что у Белого дома собирается толпа, и приняла решение: она встанет на защиту президента, за которого проголосовала всего пару месяцев назад. О Михаиле Горбачеве она не думала. Она пошла к Белому дому защищать Ельцина и независимую Россию. Причем тут Горбачев? — думала она. Горбачев получил по заслугам.

Ельцин приехал к Белому дому в 10 утра. Они с председателем Верховного Совета РСФСР Русланом Хасбулатовым и премьер-министром республики Иваном Силаевым быстро написали обращение “К гражданам России”, в котором назвали путч “реакционным антиконституционным переворотом” и призвали ко всеобщей забастовке. Хасбулатов и вице-президент Александр Руцкой, ветеран Афганистана, обратились к народу из наскоро оборудованной в Белом доме радиостанции. Молодой политик-демократ Владимир Боксер начал обзванивать активистов и созывать их на защиту Белого дома. Российского министра иностранных дел Андрея Козырева Ельцин отправил в Париж, чтобы заручиться поддержкой Запада, а в случае поражения — организовать российское правительство в изгнании.

“К одиннадцати подавленность, чувствовавшаяся в городе, начала понемногу проходить, — рассказывал Сережа Иванов. — Люди в троллейбусах смеялись над танками, дразнили танкистов”. Дети забирались на бронетехнику и просили солдат научить их водить. Красивые девушки подшучивали над солдатами-срочниками, советуя им отправиться по домам и заняться чем-нибудь поинтереснее, чем сидение в танке.

Сразу после полудня на ступенях Белого дома показался Ельцин, который подошел к танку Т-72, танку 110-й Таманской дивизии, и взобрался на него. Это был незабываемый момент. Именно он задал тон всему, что происходило в следующие два дня. Перед скромной толпой защитников и журналистов Ельцин зачитал свое обращение: “Граждане России! Отстранен от власти законно избранный Президент страны… мы имеем дело с правым реакционным антиконституционным переворотом. <…> Соответственно объявляются незаконными все решения и распоряжения этого комитета. <…> Призываем граждан России дать достойный ответ путчистам и требовать вернуть страну к нормальному конституционному развитию”.

Затем на танк взобрался генерал Константин Кобец, председатель Госкомитета РСФСР по оборонным вопросам (его Ельцин на следущий день назначил министром обороны РСФСР). Он обратился не только к гражданам России, но и к солдатам. “Я как армейский генерал утверждаю, — сказал он, — что никто не посмеет поднять руку на народ или на законно избранного президента России”. Кобец командовал батальоном, вошедшим в Прагу в 1968 году, но теперь, сказал он, повторять ошибок он не станет. Он пообещал организовать военное сопротивление и попытаться убедить офицеров и войска, что они как солдаты и граждане не должны подчиняться приказам хунты.