Могила Ленина. Последние дни советской империи - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Ремник cтр.№ 159

У премьер-министра Павлова выдалось кошмарное утро. Большую часть ночи он пил с Янаевым. Теперь Крючков пытался вызвать его, чтобы организовать в Кремле совещание.

Около семи утра кремлевский врач Дмитрий Сахаров был вызван к Павлову на дачу. Доктору сказали, что “Павлову плохо”.

“Павлов был пьян, — свидетельствовал позже Сахаров. — Но это было не обычное, простое опьянение. Он был взвинчен до истерики. Я ему оказал помощь”.

В казармах Кантемировской танковой дивизии, расположенной в подмосковном Наро-Фоминске, было тихо. Рядовой Виталий Чугунов, светловолосый парень из Ульяновска, крепко и безмятежно спал. Это были последние сладкие часы перед понедельничной побудкой и очередной неделей службы. Вообще Чугунов рассчитывал, что окажется среди первого поколения советских солдат, служащих мирному государству, где “новое мышление” не допустит ни нового Афганистана, ни новой оккупации Восточной Европы.

Вдруг в казарму влетел офицер с криком: “Подъем!” Не было ни путаных объяснений, ни сообщений о Горбачеве или чрезвычайном положении. “Мы все подумали, что это обычная учебная тревога, быстро встали и приготовились”, — вспоминал Чугунов. Вскоре он уже сидел в танке, и их длинная колонна двинулась к Москве. Чугунов и его товарищи удивились, увидев, что они разворачиваются на север и на большой скорости въезжают, кроша асфальт, на автостраду.

По пути Чугунов видел, что люди машут танкам и бронетранспортерам. Он слышал крики: разворачивайтесь, езжайте назад. Постепенно до молодых солдат начало доходить, что происходит. Чугунов понял это раньше других. Когда в 1968-м советская армия вошла в Прагу, его отец был танкистом. Он часто рассказывал сыну, какого страха натерпелся в тот день. Офицеры предупреждали их, что чехи будут подносить им коробки с отравленными шоколадными конфетами. И вино тоже отравят. А когда его танк с грохотом въехал в город, он услышал: “Оккупанты!”, “Свиньи, идите домой!” Теперь, глядя вперед на дорогу, Чугунов подумал, что его ждет что-то пострашнее пережитого отцом.

О перевороте объявили в шесть утра. Нервничавшие дикторы начали зачитывать документы, полученные Кравченко в ЦК:

“В тяжкий, критический для судеб Отечества и наших народов час обращаемся мы к вам! Над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность! Начатая по инициативе Михаила Сергеевича Горбачева политика реформ, задуманная как средство обеспечения динамичного развития страны и демократизации общественной жизни, в силу ряда причин зашла в тупик. <…>

На глазах теряют вес и эффективность все демократические институты, созданные народным волеизъявлением. Это результат целенаправленных действий тех, кто, грубо попирая Основной Закон СССР, фактически совершает антиконституционный переворот [!] и тянется к необузданной личной диктатуре. <…>

Страна погружается в пучину насилия и беззакония. Никогда в истории страны не получали такого размаха пропаганда секса и насилия, ставящие под угрозу здоровье и жизнь будущих поколений. Миллионы людей требуют принятия мер против спрута преступности и вопиющей безнравственности”.

Ельцин сидел за завтраком у себя на даче в поселке Усово, когда ему начали звонить. Быстро у него собрались Геннадий Бурбулис, Руслан Хасбулатов и другие российские чиновники, жившие неподалеку на дачах поменьше. Ельцин получал от республиканской разведки предупреждения о том, что назревает переворот. Глядя на то, как Горбачев заигрывает со своими худшими врагами, Ельцин понимал, что переворот возможен. Но все же до нынешнего момета он не думал, что это случится. А теперь нужно было действовать.

Мэр Ленинграда Анатолий Собчак узнал о путче по телефону, находясь в московской гостинице. Ему сказали, что в город входят танки. Собчак вызвал своего водителя, и они помчались к Ельцину на дачу. По пути они видели бронетранспортеры и танки. Один танк съехал в кювет и загорелся. Собчак, как и Ельцин (а также еще около 70-ти политиков, в их числе Александр Яковлев и Эдуард Шеварднадзе), входил в списки на арест, составленные КГБ. Но пока что арестованы были только несколько должностных лиц невысокого ранга. Собчак благополучно добрался до Усова.

Ельцин, по свидетельству Собчака, был собран и готов всеми возможными способами оказать сопротивление путчу. Он обзвонил глав крупнейших республик и был потрясен их невозмутимостью и нежеланием что-либо предпринимать. Они говорили, что у них пока недостаточно информации для каких-то действий. Ельцин остался один. Надевая под рубашку и пиджак бронежилет, он сказал, что вместе со своей командой едет к Белому дому — зданию российского Верховного Совета на берегу Москвы-реки. Возможно, они не отдавали себе отчета, что в точности следуют январской тактике литовцев, превращая здание парламента в баррикаду, в очаг и символ демократического сопротивления, в то же время всеми способами поддерживая связь с внешним миром. Ельцин приказал немедленно созвать российских парламетариев и открыть бессрочную сессию Верховного Совета РФ.

Когда Ельцин садился в машину, его дочь сказала: “Папа, держись! Теперь все зависит только от тебя”.

Удостоверившись, что Ельцин миновал танковую колонну, Собчак со своим водителем развернулись и поспешили в Шереметьево, чтобы улететь первым рейсом в Ленинград. В зале ожидания Собчак увидел, как к нему направляются трое охранников, и подумал, что это за ним. Оказалось — наоборот. Сотрудникам КГБ РФ были поручено проследить, чтобы мэр благополучно улетел.

В 9 утра танки окружили здание Моссовета. Солдаты сняли российский триколор и повесили вместо него советский красный флаг. Танки контролировали важнейшие места города: теле- и радиостанции, редакции газет, Ленинские горы, Белый дом. Один журналист дозвонился генералу Евгению Шапошникову, главнокомандующему ВВС. Шапошников знал о приказах Язова и о том, как тот объясняет необходимость путча, но не скрывал своего отвращения. “Пусть эти сукины сыны объяснят, что они собираются творить здесь!” — сказал он.

Пока Язов отдавал распоряжения в Министерстве обороны, а Крючков на Лубянке, Янаев сидел в своем кабинете в Кремле и гадал, что ему теперь делать.

Юрий Голик, председатель Комитета Верховного Совета по законодательству и правопорядку, беспрепятственно прошел через кремлевские ворота и немедленно отправился к Янаеву.

— Это что, путч? — спросил он.

— Да, это путч, — подтвердил Янаев.

Через некоторе время к Янаеву пришел Вадим Бакатин, член Совета безопасности при Горбачеве. Как и Голик, он остался верен Горбачеву и теперь требовал от Янаева объяснений. Даже в своем разгоряченном состоянии Бакатин заметил, как паршиво выглядит Янаев. Он мотался по кабинету, безостановочно курил, под глазами у него были мешки.

— Вадим, — сказал он, — меня в четыре ночи сюда привезли. Я сам не понимаю, что происходит. Они меня два часа уговаривали, я не соглашался, а потом согласился, все подписал.

— Кто уговаривал?

— Они.

С Янаевым связался по телефону и глава Казахстана Нурсултан Назарбаев. Тот пребывал в прострации — то ли был пьян, то ли еще что. “Он не соображал, что происходит, — рассказывал потом Назарбаев алма-атинским репортерам. — Не понимал, почему я звоню, даже кто я такой”.